Записка

Аннотация

«Какъ всегда постомъ, вторникъ у Енсаровыхъ былъ очень многолюденъ. И что всего лучше, было очень много мужчинъ. Этимъ перев?сомъ мужчинъ всегда бываютъ довольны об? стороны; непрекрасный полъ расчитываетъ, что не будутъ заставлять занимать дамъ, и позволятъ составить партію, а дамы… дамы всегда любятъ, когда ихъ меньше, а мужчинъ больше…»

Произведение дается в дореформенном алфавите.

Какъ всегда постомъ, вторникъ у Енсаровыхъ былъ очень многолюденъ. И что всего лучше, было очень много мужчинъ. Этимъ перевсомъ мужчинъ всегда бываютъ довольны об стороны; непрекрасный полъ расчитываетъ, что не будутъ заставлять занимать дамъ, и позволятъ составить партію, а дамы… дамы всегда любятъ, когда ихъ меньше, а мужчинъ больше. Но Ольг Александровн Ластовцевой было скучно. Она сидла въ углу гостиной, плохо освщенномъ лампою подъ громаднымъ абажуромъ, и ея живые, выразительные, голубовато-срые глаза казались сегодня потускнвшими, какъ и смугло-розовый матъ ея кожи, и обыкновенно яркая краска ея красивыхъ губъ. Ее даже спрашивали, здорова-ли она, или не разстроена-ли чмъ нибудь. Эти вопросы злили ее, потому что доказывали ея неумнье скрыть свое дурное расположеніе духа. А ей было очень, очень нехорошо. Она пріхала сюда только потому, что ожидала встртить здсь Веніамина Петровича Валкова. И онъ былъ здсь, очень сухо поздоровался съ нею, задалъ ей тотъ-же самый нестерпимый вопросъ: здорова-ли она? и не слъ на свободное подл нея кресло, а повертлся въ гостиной и исчезъ. Потомъ она, заглянувъ въ кабинетъ, увидла его играющимъ въ карты. Онъ имлъ равнодушно-серьезный видъ, взглянулъ на нее какъ бы машинально, и объявилъ три черви. Два дня назадъ, между ними произошла крупная ссора. Не онъ одинъ, она тоже была виновата. Она сознавала это. Не надо было говорить тхъ злыхъ, несправедливыхъ словъ, которыя она сказала ему. Но если она любитъ, и любя, такъ ревнуетъ его? Она поддалась этому мучительному ревнивому раздраженію, ей хотлось уязвить, оскорбить его, причинить ему боль. И онъ почувствовалъ эту боль, онъ оскорбился, можетъ быть даже обозлился, и вотъ теперь… Что же теперь? Неужели эта ошибка такъ непоправима? Нужели они не объяснятся? Ольга Александровна обвела печальнымъ взглядомъ гостиную. Общество разбилось группами. Кажется, всмъ было весело. И она вспомнила цлый рядъ вторниковъ, когда ей тоже было весело здсь, когда у нея тоже была своя «группа» – Веніаминъ Петровичъ и эта добрйшая Марья Андреевна, ея троюродная тетушка, которая, кажется, догадывалась о ея роман и сочувствовала ему. А сегодня Марья Андреевна почему-то не пріхала, а Веніаминъ Петровичъ игралъ въ карты въ кабинет, и въ такой партіи, которая всегда просиживала за винтомъ весь вечеръ. Ольгу Александровну злилъ также ея мужъ. Онъ почему-то имть сегодня особенно самодовольный видъ, шутилъ съ дамами, и безпрестанно подбгалъ къ ней спросить, какъ она себя чувствуетъ? Кажется, никогда онъ не былъ такъ противенъ ей. Со злости, она подозвала къ себ Хоперцева, и закусивъ губу, указала ему мсто подл себя. Этотъ Хоперцевъ былъ довольно невзрачный господинъ лтъ тридцати, съ желтымъ лицомъ, растрепанными по модному рыжеватыми усиками, и узкими зелеными глазами. Ольга Александровна принялась безсовстно кокетничать съ нимъ. Хоперцевъ напряженно улыбался, узкіе глазки его превращались совсмъ въ щелочки, весь онъ начиналъ какъ-то неестественно качаться, обхвативъ обими руками колно, и визгливымъ голосомъ говорилъ невроятнйшія глупости. А Ольг Александровн хотлось-бы стукнуть его кулачкомъ по голов и отпихнуть ногой. Она, наконецъ, встала, оправила примятыя складки платья, и прошла въ кабинетъ. Она вошла туда какъ разъ въ ту минуту, когда Валковъ и его партнеры, докончивъ шесть робберовъ, мнялись мстами, чтобъ зассть еще на три. И опять машинальный взглядъ равнодушно-серьезныхъ глазъ, и ничего больше. – Знаешь, ты меня просто пугаешь: у тебя такой болзненный видъ! – подскочилъ къ ней мужъ, когда она врнулась въ гостиную. – Подемъ лучше домой! – Хорошо, подемъ. У меня, въ самомъ дл, голова болитъ. Погоди, я найду тебя черезъ минуту. Ольга Александровна прошла въ маленькій боковой кабинетъ хозяйки дома. Тамъ никого не было. На изящномъ письменномъ столик горла лампа. M-me Ластовцева присла къ нему и сжала виски холодными пальцами. «Это нестерпимо, это не можетъ продолжаться»… – подумала она, и быстро раскрыла бюваръ. Тамъ было нсколько листковъ бумаги безъ монограммъ, свертывающихся конвртиками. Она схватила перо, помакнула и написала: «Приходите завтра въ три часа. Буду дома. О. Л.». Затмъ свернула листокъ, заклеила, и спрятавъ въ рук, вышла прямо въ переднюю. Тамъ тоже никого не было. Ольга Александровна быстро оглянула вшалки и тотчасъ замтила пальто Веніамина Петровича. Она узнала его по свтлой фланелевой подкладк. Отыскавъ карманъ, она торопливо сунула туда записку, вернулась въ кабинетикъ, прошла въ гостиную и сдлала знакъ мужу. Въ карет она почувствовала себя совсмъ успокоившеюся. Она уже не разъ прибгала къ этому способу передачи сообщеній, и знала, что какъ только Валковъ выйдетъ на лстницу, сейчасъ-же опуститъ руку въ карманъ, чтобъ справиться, нтъ ли записочки. А не придти, когда она зоветъ его… нтъ, это совсмъ невозможно. * * * Неяркій весенній день робко глядлъ сквозь тюлевыя занавсы въ будуаръ Ольги Александровны, и этотъ мягкій, блый свтъ, дробясь въ складкахъ блдно-лиловаго атласа, придавалъ всей обстановк какую-то успокаивающую интимность. Молодая хозяйка, въ корсаж цвта crЙme и юбк неопредленнаго розоватаго оттнка, сидла въ глубин комнаты, передъ круглымъ японскимъ столикомъ, на которомъ лежалъ раскрытый томикъ Марселя Прево. Но она не читала и даже не думала… Она вся была во власти радостнаго ожиданія, какъ-то по-дтски наслаждаясь обстановкой этихъ раздражительно-сладкихъ минутъ. Мужа не было дома; прислуг было сказано принимать безъ доклада. Теперь ровно три часа. Еще нколько минутъ – и въ гостиной раздадутся мягкіе шаги по ковру, край портьеры приподымется, и появится дорогое, милое, нестерпимо-милое лицо, еще строгое, но уже съ блескомъ счастья въ умныхъ глазахъ… Изъ передней какъ будто донесся слабый звукъ электрическаго звонка. Въ гостиной послышались шаги, портьера заколыхалась – но что за ужасъ! Изъ-за нея появился Хоперцевъ. Ольга Александровна закусила губу и облила почти яростнымъ взглядомъ эту вихлявую фигурку, затянутую въ узкій сюртукъ, и какъ-то гадостно изгибавшуюся, съ очевидною цлью придать себ свтскую непринужденность. «Какъ глупо, что я не велла принять одного только Веніамина Петровича», подумала хозяйка. – «Ну, да ничего, какъ только Валковъ придетъ, мы этого господина тотчасъ выпроводимъ». Хоперцевъ, скользя лакированными ботинками по ковру и вихляя всмъ станомъ, пробрался между тсно разставленной мебелью, тихонько пожалъ протянутую ему руку, и склонилъ къ ней свои растопыренные усы. «Съ чего это онъ вздумалъ»? мысленно фыркнула Ольга Александровна, и рзко отдернула руку. Гость взглянулъ на нее съ удивленіемъ, и не дожидаясь приглашенія, опустился на низенькій пуфъ, почти у самыхъ складокъ ея платья. – Нтъ, сядьте пожалуйста тамъ, – указала ему Ольга Александровна на кресло подальше. – На пуф вы будете очень смшны. – Какъ? Почему-же смшонъ? Я хотлъ быть ближе къ вамъ. Для меня лучшее мсто – у вашихъ ногъ, – протестовалъ Хоперцевъ. – У своихъ ногъ я предпочитаю имть вотъ эту подушку, – возразила хозяйка, и услась поудобне. Хоперцевъ опустился на указанное ему кресло, но за то нагнулся такъ, что его растопыренные усы и закругленный шарикомъ носъ приходились очень близко къ лицу молодой женщины. – Я васъ ршительно не узнаю сегодня, – продолжалъ онъ. Вроятно что-нибудь разстроило васъ. Вчера вы были такъ любезны, такъ благосклонны… – Я была любезна? благосклонна? Къ вамъ? – Конечно. Я всю ночь заснуть не могъ, до такой степени былъ взволнованъ. Но за такое волненіе можно жизнь отдать. Я сегодня счастливйшій человкъ въ мір… И Хоперцевъ притянулся еще ближе, и схватилъ лежавшую на колняхъ руку Ольги Александровны. Это было уже слишкомъ. Молодая женщина отдернула руку, и глаза ея блеснули. – Что съ вами? Мн приходится учить васъ, какъ держать себя? – почти вскричала она. Лицо Хоперцева выразило недоумніе, тотчасъ смнившееся, впрочемъ, нахально-плутоватою усмшкой. – Къ чему вс эти прелюдіи? – произнесъ онъ. – Вы видите передъ собою человка, которому можете вполн довриться. Да вы и доврились уже. Молодая женщина, пораженная, откинулась на спинку кресла. – Я вамъ доврилась? – произнесла она почти съ ужасомъ. Ей пришло въ голову, что Хоперцевъ могъ когда-нибудь прослдить ее и Валкова, подслушать что-нибудь изъ ихъ разговора, и теперь желаетъ предъявить цну своей скромности. – Конечно вы мн доврились, спокойно подтвердилъ онъ. – Какъ-же иначе назвать приглашеніе, которое я имлъ счастье получить отъ васъ? Ольга Александровна быстро поднялась съ мста. – Какое приглашеніе? – вскрикнула она. – Но вотъ это… И Хоперцевъ, опустивъ руку въ карманъ, досталъ оттуда записочку, набросанную вчера Ольгой Александровной въ кабинетик m-me Енсаровой. У молодой женщины потемнло въ глазахъ. Вопросъ за вопросомъ, мысль за мыслью, словно раскаленною цпью потянулись въ ея мозгу. Но это продолжалось мене секунды. Съ непокидающимъ женщину инстинктомъ, она, прежде чмъ сообразить что-нибудь, вырвала изъ рукъ Хоперцева записку, затмъ расхохоталась самымъ естественнымъ смхомъ. – Подождите, я сейчасъ, – бросила она ему, и выбжала въ гостиную, потомъ въ переднюю. Увидвъ тамъ на вшалк мужское пальто, она брезгливо, кончиками пальцевъ перевернула его, и узнала свтлую фланелевую подкладку. Вчерашняя роковая ошибка теперь ясно представилась ей. Но кто-же могъ предвидть, что у нихъ одинаковыя пальто? Она вернулась въ будуаръ, продолжая хохотать все громче и громче, и остановилась передъ глупо стоявшимъ посредин комнаты Хоперпевымъ. – И вы могли поддаться на такую грубую шутку? Вы вообразили, что вамъ серьезно назначаютъ свиданіе… вамъ!? Она заливалась все громче, все безжалостне. Въ этомъ нескончаемомъ смх чувствовалось что-то истерическое. Казалось, еще минута – и она не выдержитъ, и хохотъ перейдетъ въ рыданіе. – Но… я не знаю… мн кажется, я не давалъ повода смяться надо мною… – что такое бормоталъ сразу растерявшійся Хоперцевъ. – Вы могли подумать? Вы? – Извините, но я долженъ сказать, что считаю вашу шутку неумстною, ршительно неумстною… произнесъ напряженно Хоперцевъ, и взялъ шляпу. Ольга Александровна упала на диванчикъ, продолжая хохотать. – И вовсе не смшною, – добавилъ Хоперцевъ. – И даже неприличною! – докончилъ онъ, и поклонившись съ небрежнымъ достоинствомъ, вышелъ изъ будуара. Хозяйка не пошла его провожать. Она вынула изъ кармана вчерашнюю записочку, подожгла ее спичкой и бросила въ каминъ. «Ничего, Веніаминъ Петровичъ все-таки получитъ мои дв строчки», сказала она мысленно.