– Уйди, дуреха, уйди! – выкрикнул охранник графа, но было поздно.

Воспользовавшийся замешательством противника, гаржа быстро оценил ситуацию и вместо того, чтобы продолжать выдергивать из стены меч, просто толкнул белошвейку в объятия мужчины. Они повалились оба, слуга Ортана быстро спихнул Танву с себя и вскочил на ноги, но подобрать выпавший меч не успел. Подобно острому кинжалу, разрезающему податливую плоть, рука безликого прошила живот жертвы насквозь. Девушка только тихо ойкнула, увидев, как из спины умирающего, задергавшегося в конвульсиях бойца показались безобразные фаланги пальцев убийцы. Один резкий рывок, чудовищный хруст, и обмякшее тело ортана сползло по стене. Гаржа замер, он стоял и смотрел на нее, держа в окровавленных костяшках ладони вырванный позвоночник.

«Вот и все, вот и за мной смерть пришла! Ну, почему ж она такая гадкая, такая уродливая?!» – подумала белошвейка инстинктивно, не осознавая, что делает, отползая от убийцы.

Танва запаниковала, и было отчего, ведь ее жизнь висела на волоске, а бесстрастный, безликий, бестелесный и просто отвратительный убийца уже бросил на пол свой мерзкий трофей и, пугающе шевеля острыми пальцами, медленно направился в ее сторону. Однако у белошвейки был хороший ангел-хранитель. Когда девушка уже закрыла глаза и приготовилась к смерти, раздались два слившихся в один звука: тяжелый удар и треск ломающейся кости. Обезглавленное тело гаржи сначала упало на колени, а затем медленно завалилось набок. Его голова, напоминавшая теперь какое-то диковинное яство на стальном блюде погнувшейся маски, впечаталась в стену уродливым барельефом. Рядом же с ней стояло окровавленное чудовище, лишь могучей фигурой и взлохмаченной бородой, липкой от крови и пота, отдаленно напоминавшее учетчика Кавустина. Левая рука страшилища, которое и не в каждом кошмаре можно увидеть, была отрублена по локоть, и из безобразной раны все еще сочилась кровь. Правая же рука крепко сжимала шипастую булаву, не окровавленную, но с налипшими кусками кожи и мозга.

– Уходи, слышишь, уходи, девочка! – зашамкал беззубым ртом Кавустин. – Слышишь, давай отсюда быстрее! Все уже кончено! Пережди, пережди где-нибудь, осталось недолго!

Бывают моменты, когда не нужно уговаривать и повторять дважды. Испуганно озираясь, Танва поднялась с колен и кинулась к ближайшему окну. Второй этаж не такая уж большая высота, тем более когда вокруг творится подобное, а твоей жизни угрожают настоящие чудовища. Девушка забралась на подоконник и твердо решила спрыгнуть вниз, прямо на каменную мостовую, однако перед этим она обернулась, желая поблагодарить спасителя, но окровавленному, еле державшемуся на ногах Кавустину было уже не до нее. На хозяина разрушенного, занесенного магией черт знает куда дома надвигалась парочка безликих убийц, судя по относительной чистоте черных одежд лишь недавно подоспевших к месту сражения и еще не успевших устать, если, конечно, гаржи ведали, что такое усталость.

Правду говорит народная мудрость: лишившись головы, по волосам не плачут! Вывихнутая лодыжка, ободранные о мостовую ладони и сильно ушибленные колени были минимальной платой, мизерной жертвой, которую белошвейка без долгих раздумий принесла на алтарь спасения собственной жизни. Прыжок со второго этажа прошел довольно удачно, особенно если учесть, что Танва проделывала такое впервые. Едва встав на ноги и еще не успев даже выпрямить болевшую спину, девушка услышала крик. Он шел из дома, точнее, из жалких руин, высившихся на его месте. Голос был слишком тонким для учетчика Кавустина, значит, гаржи разделались с кем-то еще. Предположение подтвердилось. Буквально через пару секунд из пустого оконного проема вылетело и через миг, как тюк с мукой, шлепнулось на мостовую обезглавленное тело охранника. Судя по окровавленным одеждам, это был тот самый стрелок, что спас ей жизнь, а затем обезумел, увлекшись пожиранием сырого мяса. Подобрав подол разодранного во многих местах платья, Танва побежала прочь от места сражения, еще идущего, но исход которого был уже определен.

Легко сказать: «Спасайся!» – гораздо труднее это проделать, тем более если не знаешь, куда бежать. Девушка мчалась по пустынной улочке в надежде встретить хоть одного-единственного человека, пусть не отважного благородного господина при мече или усатого стражника, неразлучного со своей подругой-алебардой, а трусливо прячущегося горожанина, но вокруг не было ни души. Улочка и все попадавшиеся ей на пути подворотни были пусты. Город как будто вымер, и девушка стала догадываться, кто и что были тому виной. Когда она отбежала шагов на пятьдесят от места кровавой схватки, ей пришло в голову постучаться в один из домов, но, сколько она ни оббивала кулаки о дверь, изнутри никто не ответил. Округа была безлюдна, округа опустела, как в страшном сне…

Танве не оставалось ничего иного, как только идти вперед, и она шла, точнее, понуро брела, не видя смысла растрачивать силы на бег. Однако уйти далеко от места схватки беглянке не удалось. Дойдя до небольшой площади с фонтаном, находившейся на скрещении трех улочек, белошвейка увидела сплошную стену густого тумана. Не обычные, а грязно-серые, зловещие клубы находились в постоянном движении: сливались в единое целое, а затем распадались на множество причудливых форм. Такого чудного зрелища девушка еще не видела и, конечно же, сразу догадалась, что туман был не простым, а магического происхождения. Чуть-чуть поколебавшись, ведь не каждый день встречаешься с колдовством, белошвейка начала тихо шептать молитву и неуверенно, осторожно направилась в сторону распадающихся и тут же заново формирующихся клубов. Она была полна решимости пройти сквозь стену тумана, преградившую ей путь к спасению, однако не понимала, насколько ее возможности ничтожны по сравнению с силами чар.

Еще за десяток шагов до зловещей стены в голове белошвейки зазвучала музыка; громкая, совсем не мелодичная и малоприятная. Обезумевшие музыканты, которых, кстати, поблизости не было видно, быстро-пребыстро забили в огромные барабаны и изо всех сил задули в трубы. Изо всей чудовищной какофонии наиболее выделялись противный писк флейты и скрежещущий звук взбесившегося смычка, касавшегося плохо натянутых струн скрипки хаотично и очень-очень часто. Выдержать гвалт в голове белошвейка смогла, несмотря на то что крепко прижатые к ушам ладони ничуть не снижали громкости раздражающих звуков, но вот следующее испытание оказалось уже непреодолимым. По телу девушки вдруг прокатилась волна мышечной боли. У нее свело руки, ноги и, самое невыносимое, – мышцы живота. Упав на колени, Танва закорчилась в судорогах, но все же нашла в себе силы кое-как отползти обратно: сначала туда, где ее мучил лишь безумный оркестр, а затем, встав на четвереньки, медленно добралась до фонтана.

Холодная вода, коснувшись кожи рук и лица, сотворила настоящее чудо, прогнав из настрадавшегося тела все болезненные и просто неприятные ощущения, даже ободранные при падении ладони перестали ныть, хотя боль в опухшей лодыжке осталась. Гаржи не только перетряхнули весь дом с ортанами, танец нежити создал преграду, которую не перейти живому существу. Девушке оставались лишь два варианта возможных действий: либо просто сидеть и ждать, пока чары спадут или хотя бы ослабнут, либо попытаться найти в тумане брешь, ведь ни одно колдовство, впрочем, как ни одна и вышивка, не обходится без крохотного изъяна. Прождать можно было долго, к тому же Танва рисковала умереть от охватившего ее отчаяния. Человек не может долго находиться один, тем более в пустынной местности, по которой если кто и бродит, так только бестелесные духи и мерзкие твари, называемые гаржами. Одиночество и бездействие свели бы ее с ума, подавили бы ее куда основательнее и быстрее, чем созерцание пыточных инструментов Вернарда. Поэтому, преисполнившись решимости обязательно найти маленькую щелочку в магическом тумане и как юркая мышка проскользнуть сквозь нее на свободу, девушка встала и пошла к двери одного из домов, ведь если зазор между клубами и имелся, то, скорее всего, находился внутри строений. Белошвейка не могла точно сказать почему, но ей так казалось…