Шрифт:
Варя нарисовала дом с трубой. Из трубы дым. На крыше красный флаг. Желтое солнце с длинными лучами. Синее небо. Дорожка от дома. Забор. За забором елки. Зеленая лужайка. На ней ромашки. И человечки. «Точка, точка, запятая — вот и рожица кривая». Один человечек выше дома. Другой поменьше. Третий совсем маленький. И написано криво: «Папа. Мама. Я». «Я» — самый маленький человечек. «Папа» — самый большой. Самый умный. Самый сильный. Самый справедливый. Самый-самый… Папа!.. Ножки и ручки у человечков — палочки. А головки кругленькие…
Вот и еще одно открытие.
Он подержал рисунок на ладони и положил его обратно в бумажник.
Нет, никто не имеет права наказывать себя сам. Так рассчитаться со всеми долгами — значит никогда не вернуть долгов. Человек обязан донести до конца все. И помнить о долге. Чтобы всегда стоял дом. С трубой. Много домов. А из труб дымы. А на крышах флаги.
Он положил рисунок в бумажник и стал спускаться вниз.
Что его вина перед Зиной? Ничто по сравнению с той виной, которую он осознал сегодня…
Был поздний вечер, когда я добрался до Новоморского. Дождь так и не пролился, но тучи закрыли небо, придавив землю. Недобро гудело море.
На крыльце Дома приезжих сидела женщина. Она встала, увидев меня. Мне показалось, что она хочет что-то сказать, и я приостановился, но она ничего не сказала. Только смотрела на меня. Смотрела почтительно, жалостливо. Я прошел в комнату.
Я сидел за столом, положив руки на клеенку. Клеенка была желтой в синих кружочках. Большой круг, а в нем круг поменьше. Они дрожали и сливались, то становились огромными, то уменьшались, делались маленькими.
Мне было тягостно в комнате, пропахшей казенным запахом. Я вышел на крыльцо. Женщина все еще сидела там. И опять она встала, почтительно и странно смотря на меня. Почему она так смотрит? Кто она?
— Здравствуйте, — сказала она.
— Здравствуйте, — ответил я.
Она стояла, молчала. Уголки ее губ дергались. И вдруг лицо скривилось, и она заплакала.
— Это правда? — спросила она.
— Что?
— Варька ваша дочь?
— Да.
— Милый человек, никто на земле не сможет меня успокоить, только вы. Милый человек!
Она опустилась на ступеньки крыльца, подняв ко мне мокрое от слез, желтое в свете фонаря лицо. Я присел рядом.
— Дура я, глупая баба, — сказала она, — я понимаю, но вдруг, милый человек, вдруг ты тот самый, кто мне-то и нужен… Ты, говорят, воевал тут? Или неправда?
— Правда, — ответил я, подумав, что мой приезд не остался незамеченным: люди все видят, люди все знают, никуда не скроешься от их глаз. — Да, я воевал здесь.
Она словно задохнулась, глядя на меня. Раскосые ее, красивые глаза блестели странным, каким-то больным огнем.
— Милый человек, — испуганным шепотом сказала она, — милый человек, пойми меня, не осуди, ведь и муж мой туточки где-то воевал и голову свою сложил… Может, встречал ты его? Королев — фамилия. Андрей Иванович зовут. Сами-то мы из Сибири. Тамошние жители. А он в этих местах смерть нашел. Может, встречал? Может, знаешь, где могилка его, где тут косточки его лежат? Извини, милый человек. Вспомни. Только погоди, сразу-то не отвечай, не торопись.
Я и не торопился, я сидел опустив голову, я, казалось, слушал биение ее сердца — тук-тук-тук. Или это мое собственное сердце стучало так громко и так гулко? Кто ты, Андрей Иванович Королев? Кто? Давно истлели твои кости, и могилы твоей не сыскать, а вот чье-то сердце все зовет и зовет тебя. Зачем ты заколдовал ее? Зачем обрек на пожизненное одиночество? Тяжко жить с заколдованным сердцем, Андрей Иванович Королев…
— Ну, не встречал? — Она сцепила пальцы рук, зажмурилась, ожидая ответа. Я прикоснулся к холодной ее руке. Конечно, я не помнил, да и не знал никогда Андрея Ивановича Королева, но я знал многих других солдат, носивших иные имена и иные фамилии. Какой же ты был, Андрей Иванович? Ну, помоги мне, солдат, помоги: невыносимо смотреть в глаза этой женщины.
— Значит, вы его жена? — спросил я.
— Неужто вспомнил? — не вскрикнула, а простонала она.
— Конечно, — сказал я. — Я не могу сказать, где его могила, но я помню его. Конечно, я его помню.
Она опустила голову, прошептала:
— Расскажи.
— Мы служили в одном полку. Он был храбрый солдат, ваш муж. И веселый человек. А погиб… Геройской смертью он погиб: поджег пять танков…
Это Мустафа Ибрагимов поджег пять танков. Он и мертвый продолжал бой: он поджег пять танков и свалился на спину, зажав в руке гранату, так и не узнав никогда, что еще один танк подорвался на этой гранате.
— Он мечтал вернуться домой. Рассказывал, как ходил на медведя. Это я хорошо помню, как он рассказывал про медведя. Он был отличный стрелок.