– Можно, я подытожу, Павел Андреевич? – пролетка, в которой они с ротмистром прикатили на место предполагаемой встречи на Литейном, застыла у тротуара; вид на нужный им доходный дом, невзирая на довольно густую толпу, открывался отличный. – Итак, вы и в самом деле отправлены в отставку без выслуги; виной тому – ну, самым первым звеном в той цепочке несчастливых совпадений – оказалась моя персона, чего уж там… В Америку вас направила не Служба, а лично один из ее руководителей, действовавший, как вы выразились, «не от Конторы, а от себя». Никаких конкретных заданий вы при этом получить не успели – речь шла лишь о «легализации» на будущее, не более того. Тот единственный человек, бывший в курсе вашей миссии (если ее можно назвать таковой), погиб в результате то ли несчастного случая, то ли теракта. Вы же были арестованы и содержались в секретной тюрьме Третьего отделения именно в рамках расследования того инцидента. О деталях этого расследования вы говорить отказываетесь, но заверяете словом офицера, что к вашей американской миссии все эти «Петербургские тайны» отношения не имеют; ну, слову офицера мы привыкли верить – принимается. То, что вас выпустили и водворили – в бессознательном состоянии – на тот постоялый двор, свидетельствует: голубенькие убедились в вашей непричастности к делу об убийстве и потеряли к вам интерес. Я ничего существенного не упустил?

– Да вроде бы нет.

– Это всё – о прошлом; меня же более интересует будущее. Итак, вопрос «на засыпку»: если вам до окончания срока нашей экспедиции передадут приказ от бывшей вашей Службы, или лично от кого-то из ее шефов, неважно – ваши действия, Павел Андреевич?

– Прежде всего, я поставлю о том в известность свое непосредственное начальство – сиречь вас, Григорий Алексеевич. Не о содержании приказа, разумеется, а о факте его получения. И, вместе с вами, подумаю над тем, как бы не подставить остальных спутников.

– Вы меня успокоили, Павел Андреевич, – усмехнулся Ветлугин. – Скажу честно: если бы вы заявили, будто и не собираетесь выполнять такой приказ, ибо «в отставке» – мы расстались бы тотчас. А так – да: дезертирство, пропажа без вести – мало ли чего случается в дальних экспедициях…

– Именно так… О, вот и он! Похвально точен. Я подойду к нему один, Григорий Алексеевич, а вас попрошу оставаться на месте: парнишка напуган, и при этом вооружен – опасное сочетание.

Сцена вышла прелюбопытная, совершенно театральная. Из проулка, со стороны моста, появился миловидный подросток, которого Ветлугин определил для себя как «юного аристократа». Заметив в толпе движущегося ему навстречу Расторопшина, тот расцвел в улыбке и убыстрил было шаги – и вдруг всё пошло наперекосяк, Ветлугин почувствовал это кожей. По мере приближения ротмистра лицо подростка приобретало всё более замкнутое и холодное выражение (что, похоже, давалось ему непросто); на попытку заговорить с ним «юный аристократ» отреагировал лишь безмолвным воздыманием брови – «Qu'est-ce que c'est?»*

– ------------------------------------

– ------------------------------------

– и, буквально пройдя сквозь несостоявшегося собеседника, укатил с ветерком на кстати подвернувшемся извозчике; Расторопшин же так и остался стоять в остолбенении на краю тротуара.

– Что, не заладился разговор?

– Да уж… – пробормотал ротмистр, тяжело взбираясь обратно в пролетку. – Шустрый парнишка, своего не упустит…

– В смысле – «причинить неприятности множеству людей»?

– Наоборот. Надеюсь, что уж по этой части все теперь могут быть спокойны, – от ротмистровой ухмылки пробирал озноб. – Ошибся в человеке, бывает… Детская болезнь умопомешательства от первого прикосновения к крупным деньгам…

– Ёлки-палки! – вскинулся Ветлугин. – Хорошо, что напомнили.

– Напомнил? О чем?

– О детских болезнях, черт бы их подрал! Коллектор у меня позавчера выбыл – дифтерия, представляете? Через три дня отплытие – где человека найти? А я здесь с вами бог знает чем занимаюсь…

Тут сидевший по левую руку ротмистр чуть подался вперед, удивленно высматривая нечто на тротуаре за его спиной. Он хотел было обернуться – и тут в пролетке объявился третий пассажир, вспрыгнувший на подножку и молниеносно втиснувшийся на сиденье справа от него: давешний «юный аристократ» с переброшенным через руку макинтошем.

– Не двигаться! – объявил он страшным шепотом. – Под плащом – револьвер, стреляю без предупреждения. Командуйте, дядя Паша!

– Ну и племяннички у вас, Павел Андреич, – рассмеялся Ветлугин, оборачиваясь к ротмистру – и осекся от выражения лица соседа: бог ты мой, неужто они это всерьез? Вот так вот, посреди людной улицы?..

– Бога ради, не шевелитесь, Григорий Алексеич! У него ведь там и впрямь «калашников», и курок взводить мальчик не забывает… Саша, приказ действительно отменен – нештатным порядком, да; а Григорий Алексеевич – наш человек, он как раз меня страхует на случай покушения или похищения. Получается у него, правда, не очень – во всяком случае, хуже, чем у тебя… Кстати, джентльмены: кто как, а я есть хочу – помираю, так что предлагаю беседу нашу продолжить во-он в том трактире. Калифорнийское представительство тут неподалеку, а до часу дня еще уйма времени.

– …Имей в виду, напарник: вот он, твой случай, – кивнул он в сторону Ветлугина, приняв из рук Саши запечатанный конверт, надорванную пачку «катенек» и револьвер; на столе с довольно чистой скатертью появились тем временем заказанные ими блюда – гречневая каша с молоком для Саши, эскалоп для Ветлугина и тушеная капуста с пивом для него самого. – Унтерские лычки ты, считай, уже заработал, а теперь имеешь шанс на производство в офицерский чин. Если сумеешь убедить в своей полезности сего досточтимого члена Императорского географического общества – начальника Американской экспедиции.