Примерно в 5 часов 30 минут с траулера радировали, что судно прибыло на место катастрофы и начат поиск.

Однако к вечеру погода еще больше испортилась, и сам траулер подвергся опасности. Его капитан сообщил: «Ничего не найдено и не видно — ни огней, ни шлюпок, ни судна. Много льда, движущегося с северо-запада. Это опасно для траулера, и мы не можем здесь больше находиться». Из дальнейших радиограмм следовало, что траулер подвергся обледенению.

В субботу туман в районе предполагаемой гибели «Ханса Хедтофта» рассеялся. Ветер стих, море успокоилось. В розыски пропавшего теплохода включились самолеты США. Возобновил поиски и «Иоганнес Крейес». А в полдень в район катастрофы пришел и «Кэмбелл». Начались совместные поиски. Но никаких следов судна обнаружить не удалось. Корабли покинули опасный район, и на этом поиски прекратились.

Правда, летчики сообщили, что видели какой-то «слабый мерцающий свет на воде». Район снова обследовали с воздуха. И снова ничего не обнаружили.

Возник вопрос: почему не удалось никого спасти? Почему не обнаружили никаких следов катастрофы? Ведь если учесть время, прошедшее с момента первого сигнала бедствия до последней радиограммы, то судно должно было оставаться на плаву более четырех часов. Казалось, времени достаточно, чтобы спустить с аварийного теплохода спасательные шлюпки или воспользоваться другими средствами. Вероятно, это не было сделано. Остается лишь предположить, что капитан Рассмусен был уверен в непотопляемости теплохода и считал, что ему удастся продержаться на плаву до подхода спасателей. Поэтому-то он и медлил с подачей команды о спуске на воду шлюпок и плотов. Но море не стало ждать. Судно накрыла огромная волна и перевернула его. Воспользоваться спасательными средствами никому не пришлось. Да, видимо, капитан Рассмусен переоценил запасы плавучести своего судна. Как переоценил надежность «Титаника» и его капитан Смит. Но об этом уже рассказывалось.

Обычно его воображение разыгрывалось по вечерам в кровати. В эти минуты, «объятый тьмой и тишиной», он оказывался в мире прочитанных книг. Ему виделся зеленый остров посреди морской синевы и его одинокий обитатель; чудился топот скакуна, уносившего таинственного всадника; пиратская шхуна в бухте; скользящий по волнам «корабль-призрак», над которым в воздухе, словно крест проклятия, распростерся белый альбатрос. Впервые Р.Л. Стивенсон, в будущем знаменитый писатель, услышал об этой птице от своей тетки Джейн. И ничто никогда так не поражало в детстве его воображение, по словам самого Льюиса, как рассказ об альбатросе. Впечатление было тем более сильное, что тетка не только показала своему любимцу Бог весть как оказавшееся в ее доме огромное крыло могучей птицы, способной спать на лету над океаном, но и, сняв с полки томик Колриджа, прочитала строки из «Сказания о Старом Мореходе».

…Снеговой туман, глыбы изумрудного льда — «и вдруг, чертят над нами круг, пронесся альбатрос». Уже первые строки захватили его, увлекли в синие просторы, на корабль, который в сопровождении парящего альбатроса — путеводной птицы — пробивался сквозь шторм. Недаром альбатроса считали птицей добрых предзнаменований.

В этот момент, нарушая закон гостеприимства, Старый Мореход убивает посланца добрых духов — птицу, которая, согласно поверью, приносит счастье:

Разгневанные духи проклинают Морехода за совершенное кощунство. Они мстят ему страшной местью, обрекая, как и легендарного капитана «Летучего голландца», на скитания на корабле с командой из матросов-мертвецов.

Картина убийства альбатроса и то, как был наказан за это старый моряк, словно живые возникали в сознании. С тех пор мистический рассказ о судьбе Старого Морехода станет любимым чтением юного Стивенсона, а Колридж одним из почитаемых им поэтов, так же, впрочем, как и Вордсворт. Тот самый Вордсворт, друг Колриджа, который однажды во время прогулки, когда они обсуждали план будущей поэмы Колриджа, предложил описать в ней, как моряк убил альбатроса и как духи решили отомстить ему. При этом Вордсворт сослался на недавно прочитанную книгу, где говорилось о том, что моряки, огибая мыс Горн, часто встречают в тех широтах огромных альбатросов.

Колридж, которого привлекала мрачная фантастика и различные суеверия, в том числе и связанные с морем, внял совету друга. Он поверил на слово, что такое поверье будто бы бытует среди моряков, как, скажем, исстари они верят в то, что встреча с «кораблем-призраком» — судном без экипажа, кочующим по воле волн — к несчастью; не менее дурной знак оказаться в «мертвой воде» — проделке дьявола, когда корабль, несмотря на поднятые паруса, словно замирает посреди волн и может простоять в такой западне без движения дни, а то и недели. Но стоит заметить кувыркающихся морских черепах, и моряки ликуют: плену скоро конец, жди ветра и волн, ибо веселые черепахи-акробаты — предвестники непогоды. А вот голубоватые «огни св. Эльма», вспыхивающие на верхушках мачт, на стеньгах и реях, — добрый знак, возвещающий окончание шторма. Об этом знали еще спутники Колумба и Магеллана, которым не раз приходилось наблюдать волшебное свечение во время ураганов и бурь. Одним словом, таких суеверий за века накопилось немало. Но странное дело, легенда об альбатросе не встречалась среди предрассудков, бытующих с давних времен. Наоборот, в истории мореплавания можно найти как раз обратные примеры, когда моряки питались мясом убитых альбатросов.

О чем свидетельствовал, например, известный мореплаватель XVIII века Джеймс Кук. Случалось, что матросы, заплывая в воды Южного полушария, часто «ради праздной забавы», как писал Шарль Бодлер в своем знаменитом стихотворении «Альбатрос», «ловят птиц океана» при помощи крючка и куска мяса:

То же самое говорит и Герман Мелвилл в своем морском романе «Моби Дик, или Белый Кит». Восторгаясь великолепным созданием Природы — царственным пернатым чудом, белым как снег, с огромными архангельскими крыльями, писатель возмущался тем жестоким способом, которым удавалось изловить эту птицу — при помощи крючка и лески.

Откуда же Колридж позаимствовал столь талантливо и убедительно описанную им легенду? Располагал ли сведениями, подтверждающими слова Вордсворта? Известно, что, работая над поэмой, он ознакомился с большим количеством источников — от путевых заметок мореходов до ученых записок лондонского Королевского общества. Может быть, в каком-либо из этих трудов поэт и почерпнул подтверждающие легенду сведения? Однако, как установили исследователи, ни в одном из источников, которыми пользовался Колридж, не было и намека на поверье, что всякий, кто убьет альбатроса, будет проклят и отомщен. Да и сам Колридж писал, что его произведение — это «плод чистейшей фантазии». Выходит,