— Ну, химики, вытряхивайтесь.

Я взялся за свой чемодан и хотел уже вытаскивать его из машины, но Захаров подмигнул мне и сказал, чтобы я посидел. Он и шофер, о чем-то беседуя, пошли к крыльцу, вошли в здание. Минуты через три они возвратились, шофер завел мотор.

Мы опять поехали. Я вопросительно смотрел на Захарова.

— Это у них поликлиника, тут же «Скорая помощь». А знаешь, Гринин нас опередил.

Я не сразу понял, кто такой Гринин, но потом вспомнил, что это третий студент, которого мы искали на станции.

Машина остановилась, и я снова увидел крыльцо, но более высокое и с крышей. «Начальная школа № 2», — прочел я вывеску. Дом одноэтажный, длинный, из толстых бревен.

Шофер начал сигналить. Даже мертвые могли проснуться от пронзительных звуков. В Москве за такой шум шофера оштрафовали бы, а здесь, наверно, шуметь было еще в моде.

Широкие окна школы осветились изнутри. На крыльцо вышел высокий парень в свитере канареечного цвета. «Хороший свитер», — подумал я. Руки парня опущены глубоко в карманы серых брюк, брюки хорошо отглажены. Во рту парня дымилась папироса.

— Добро пожаловать, — сказал он, не вынимая папиросы изо рта.

Поднявшись на крыльцо, я увидел, что он выше меня на целую голову. У него были умные черные глаза, черные вьющиеся волосы, зачесанные назад, и тонкая полоска черных усов на верхней губе. Я узнал его. Он, конечно, с нашего потока. Но только раньше я не знал его фамилии и вообще был с ним не знаком. На потоке двести человек, разве перезнакомишься со всеми даже и за четыре года?

Припоминаю, что я никогда не чувствовал к нему особой симпатии, и если мы встречались где-либо в бесконечных институтских коридорах или на улице, то я не считал себя обязанным здороваться первым.

Он был слишком яркий и шумный, всегда окруженный толпой похожих на него ребят. Постоянно сыпал остротами и анекдотами, которые не казались мне смешными. Он явно метил в вундеркинды. Я же был из другого теста. Я любил только слушать. Мне было бы трудно с ним дружить.

Едва мы сняли свои чемоданы, машина «Скорой помощи» уехала.

Гринин посторонился, когда мы проходили в дверь, и остался на крыльце докуривать папиросу.

Мы вошли в класс. На левой стене черная доска, в желобке сухая тряпка и кусочек мела. На полу поблекшие чернильные пятна, одно небольшое пятно проглядывало даже сквозь побелку на стене. Вдоль окон деревянная вешалка метровой высоты человек на сорок.

Класс казался очень большим и просторным, потому что все парты были вынесены. Остался лишь учительский стол. Три кровати, застланные коричневыми байковыми одеялами, стояли вдоль стен. Крайняя кровать у окна была занята Грининым. Самое лучшее место! Я занял следующую. Захаров бросил свой чемоданчик на кровать, стоявшую у двери. Крышка открылась, вещи вывалились, и я увидел: ни одной книги. Я везу целую библиотеку по трем предметам, а он…

— Ну вот, совсем неплохая дача, — услышал я голос Захарова, — а ты хотел в гостиницу. Сейчас все москвичи на дачах, и мы оказались не хуже.

— Пожалуй, — согласился я.

Вошел Гринин, сел к столу. Раскрыл портсигар и со стуком поставил его на черный лакированный стол.

— Закуривай, ребята.

— Сдуру еще в прошлом году бросил, — сказал Захаров. — Игоря угощай.

А я вообще не курил.

— Образцовые ребята. Кто же из вас Каша? — спросил Гринин.

— А ты угадай. — Захаров открыл форточку. — Давай, парень, сразу договоримся: в общежитии не курить. — Он прошелся по классу. — Ну, так кто же из нас Каша?

— Наверное, ты, — зевая, протянул Гринин.

— Угадал! — засмеялся Захаров.

Гринин щелкнул портсигаром, сунул его в карман и прилег на кровать. В его руках появилась только что вышедшая шестая книга «Нового мира» за 1960 год.

Мы с Захаровым пошли знакомиться со школой, заглянули во все уголки, наконец захотели есть и сели ужинать. Гринин уныло сидел на кровати. У него, должно быть, не было ничего съестного. Первым его пригласил Захаров. Потом и я подал голос.

Гринин долго отнекивался, но затем сел к столу, сказав:

— Если уж вы так хотите, пожалуйста.

Я вытащил из чемодана свиное, сало, черный хлеб, зеленый лук. Захаров выложил два белых батона, сыр и колбасу.

Мы съели все это почти дочиста.

— Жаль, чайку нет, — сказал я, укладывая остатки припасов в чемодан. — Или молочка бы. Люблю горячее молоко.

— А сырой водицы не хочешь? — спросил Гринин.

— Что я, за дизентерией сюда приехал?

— А зачем воду хлорируют? — не отставал Гринин.

— Потому что надо! — Я начал сердиться.