Война, в которую с ходу с головой окунулся Тухачевский, на первых порах не только удивляла его своей бестолковостью, непредсказуемостью и хаосом, который, казалось, никому не было дано ввести в какие-то строгие, соответствующие понятиям военного искусства рамки, но и была ему просто непонятна. Удивление и даже возмущение вызывало отсутствие стройной военной организации, все было аморфно, как если бы человек вдруг лишился позвоночника. Всюду царили раздробленность, бестолковость, суета; приказы, поступающие сверху, могли быть запросто отменены и даже высмеяны внизу, в армейских частях, если их вообще можно было назвать частями; сверху могли приказать наступать в таком-то совершенно конкретном направлении, внизу же устремлялись в наступление в направлении прямо противоположном; сверху присылали нового командующего — его встречали буйным разбойничьим свистом и улюлюканием, и такого рода явления и факты можно было бы перечислять до бесконечности.

Нетерпимым, по мнению Тухачевского, было и то, что отряды Красной Армии облюбовали для своих действий железные дороги и в упор не хотели видеть дорог шоссейных или грунтовых. Боевые действия, если их можно было бы назвать таковыми в точном смысле этого понятия, велись главным образом вдоль железнодорожных магистралей, причем обе стороны «наступали» друг на друга в «эшелонном» боевом порядке. Впереди, на расстоянии двух-трех верст, пускались дрезины с разведчиками, иной раз эти разведчики вооружались пулеметом; за дрезиной двигался эшелон с войсками; впереди паровоза прицеплялась платформа с балластом и рельсами. Рельсы прихватывались с собой на случай ремонта пути. Иной раз на такой платформе устанавливались орудия, опять же для стрельбы вдоль полотна. Между теплушками проводилась телефонная проводная связь, если таковая была в наличии.

Когда разведка обнаруживала противника, эшелон тут же разгружался, бойцы занимали боевые позиции вдоль полотна, орудия с платформ поддерживали огнем пехоту, и та шла в атаку на беляков. Состав давал задний ход и укрывался за ближайшим поворотом, пока шел бой. Бывало и так, что противник первый обнаруживал красных, в таком случае эшелон последних предпочитал в бой не ввязываться и стремился побыстрее уйти с опасного участка.

Боевые действия ничего общего не имели с уставной воинской тактикой. Бойцы суматошно выпрыгивали из теплушек на землю и, сбившись в беспорядочные кучки, начинали вести такой же беспорядочный огонь. В теплушках не было оружейных пирамид, винтовки сваливались в груды, в случае тревоги красноармейцы хватали ту, которая первой попадалась под руку, тем более что на всех бойцов винтовок обычно не хватало. Оружие никто никогда не чистил, оно было ржавое и грязное, пулеметные ленты часто оказывались без патронов. Боевого охранения не предусматривалось, а о рытье окопов и тем более о необходимости оборудовать фортификационные сооружения никто даже и не заикался.

В такой «эшелонной войне» особую опасность представляли собой мосты, однако, как ни странно, местность перед мостом, на который наступал противник, не укреплялась, не додумывались даже до того, чтобы заблаговременно разобрать рельсы с колеи, ведущей на этот мост.

Бойцы в эшелонах порой напоминали собой сборище глухонемых и слепых: почти всегда они были в неведении не только относительно того, что происходит на фронтах, но даже и относительно того, что творится у них перед носом. На тех командиров, которые хотели как-то изменить установившийся порочный порядок, смотрели подозрительно, а иногда и пытались пришить им прямую измену.

Как-то один командир, из бывших офицеров, предложил занять позицию на опушке леса, у берега реки; позиция эта во всех отношениях была выигрышной, но предполагала выгрузку бойцов из теплушек. Его тут же объявили шпионом, засланным беляками, потому что он, по мнению враждебно настроенных к нему бойцов, якобы задумал поставить отряд под огонь противника.

Несмотря на то что между редкими боями у людей было довольно много свободного времени и можно было бы использовать его с пользой для боевого обучения, командиры — сами недавно рядовые бойцы — не хотели этим заниматься, да и попросту не умели. Было немало и таких бойцов, которые даже не представляли себе, как обращаться с винтовкой, а тем более с пулеметом. Однажды в доме путевого сторожа расположился караул из десятка бойцов. Изнывая от безделья, красноармейцы принялись разбирать гранату, чтобы выяснить, как она устроена. Результат этой разборки оказался, как и следовало ожидать, весьма плачевным: четверых бойцов тяжело ранило, а сторож, его жена и двое их детей погибли…

Для Тухачевского, как и для многих других командиров, имевших военное образование и боевой опыт, с первых же дней назначения на должность было ясно, что так воевать нельзя. Нужно не только поправлять то, что стихийно сложилось в огне революции, но и ломать уже успевшие укорениться вредные для дела порядки, превращать этот вооруженный, плохо управляемый, а порой и вовсе неуправляемый сброд хотя бы в некое подобие армии. Только при этом условии можно было вести речь о победах над сильным, хорошо организованным противником.

Тухачевскому надолго запомнился рассказ одного из командиров полков о том, как он смог поднять в атаку бойцов, ни за какие калачи не хотевших идти в рукопашную схватку. Оказывается, чтобы поднять моральный дух подчиненных и заставить их под огнем покинуть окопы, командир на глазах у всех сбросил сапоги и с возгласом «ура!» устремился к позициям противника. Кто-то из бойцов, увидев это, истошно заорал: «Братва, комполка беляков сапогами бьет!» А командир одной из рот тут же скомандовал: «Бей белую сволочь! Разувайся! Бей сапогами!» И вся масса бойцов, разувшись, рванулась за командиром.

— И каков же результат? — настороженно осведомился Тухачевский.

— Драпанули беляки, не выдержали, товарищ командарм! Ей-ей, не брешу!

— Вам повезло. — Командарм был явно не в восторге от такой самодеятельности. — Противник мог всех до единого уложить, и сейчас некому было бы мне байки рассказывать.

— Байки?! — кровно обиделся командир полка. — А вот какой документ мы нашли у них в штабе.

Он протянул Тухачевскому тетрадку. Судя по содержанию написанного на первой же страничке, это была дневниковая запись белого офицера: «И вот тут эти дикари, потеряв человеческий облик, посбросав сапоги, босиком бросились на нас. Наша пехота не выдержала…»