Шрифт:
— У меня другого названия нет, — уперся обидчивый Сорокин.
— Ну и валяй, называй по-своему! Я что, против?
И вот газета готова! Сорокин с торжественным видом протянул Путне двухполоску на рыжеватой шершавой бумаге. Путна быстро пробежал глазами «новорожденную».
— Для начала совсем неплохо! Тем более, что заголовки — вполне в наступательном духе командарма! Надо поскорее размножить — и в части. — Он на минуту задумался. — А что, если поделимся тиражом и с соседями? Тебе не жалко?
— Пусть бумагу дают, — тут же заявил прижимистый Сорокин. — Баш на баш!
Он приказал бойцу крутить «бостонку» и снова подошел к комбригу:
— Есть у меня, Витовт Казимирович, одна задумка…
— Ну-ну, — заинтересовался Путна.
— В типографии мне попалась на глаза белогвардейская газетенка «Сибирский стрелок». Издание осведомительно-агитационного отдела штаба Колчака.
— Ну и что из того? Прикажи немедля уничтожить, чтобы не распространять эту заразу!
— А я по-другому мыслю. В типографии изготовим клише заголовка этой газетенки, точь-в-точь, один к одному. И запустим издание газеты для белых. Только со своим, красным текстом. Контрпропаганда будет — на все сто! Беляки не скоро поймут, откуда у этой газеты рога растут.
— А поверят?
— Попервах — еще как! Бумага у них такая же, не отличишь. А когда очухаются — будет уже поздно, многие их солдаты успеют прочитать и узнать правду.
— И кто же будет обслуживать беляков в качестве почтальонов?
— Найдем добровольцев среди коммунистов, сделают честь по чести — с доставочкой на дом!
— Ну что тут скажешь? — Лицо Путны излучало удовлетворение. — Только одно: повезло Путне с комиссаром!
— Смотри, перехвалишь, — смутился Сорокин.
— А зазнаешься — тогда другой разговор будет, — шутливо пригрозил Путна. — Ты вот намекал, что зачислишь меня в авторы своей газеты? Так вот тебе мой первый материал.
И Путна вытащил из кармана гимнастерки вчетверо сложенный листок бумаги.
— Если подойдет, напечатай.
Сорокин взял листок. Путна писал:
«Когда в нашу бригаду прибыл отряд из Карелии, мы преобразовали его в 228-й Карельский полк. В первых же боях этот полк проявил себя с лучшей стороны. Да так проявил, что Колчак за ликвидацию одного карельца обещал награду: Георгиевский крест и сто рублей деньгами. Белые бросали на позиции карельцев по нескольку полков.
Приблизившись к окопам противника, карельцы без звука бросались в штыковую атаку. Они никогда не показывали врагу спину.
Самые тяжелые бои карельцы вели у Казангула. В неделю не менее сорока раз этот разъезд переходил из рук в руки.
Однажды, едва рассеялась утренняя мгла, на разъезд бесшумно, словно тень, вполз бронепоезд «Белый Тагил». И тут же открыл сильный огонь.
Вдруг вскочил рослый боец из седьмой роты, ухватился за шпалу и, подняв ее, подложил под колеса бронепоезда. Бронепоезд дал задний ход и попал под наш артиллерийский огонь.
В этом бою нашего храбреца ранило. Фамилии его не помню. Он был просто карелец».
— Потрясающий факт. — Сорокин искренне похвалил заметку комбрига. — Ты, Витовт Казимирович, прямо журналист. Для нашей газетки, правда, длинновато, мы чуточку подсократим. И добавим: кто знает этого богатыря карельца, пусть сообщит фамилию. Не должно быть безымянных героев.
— Решено, — сказал Путна. — Извини, я тебя оставлю. Мне пора — Тухачевский опозданий не терпит.
И Путна отправился в штаб армии. К счастью своему, комбриг прибыл вовремя: едва он вошел в салон-вагон, как командарм начал оперативное совещание. Главная цель — разработка плана наступления на Омск — последнюю колчаковскую крепость.
— Первая часть Омской операции практически завершена. — Голос Тухачевского звучал хрипло — он был простужен, его мучил кашель, не давал покоя насморк, и тут-то ему припомнилось давнее — еще при назначении на Восточный фронт — предостережение Ленина о том, чтобы он, Тухачевский, остерегался простуды, ибо, по утверждению самого Наполеона, битву при Ватерлоо он проиграл из-за насморка. — Противник перегруппировывает свои силы на участке Петропавловск — Омск. Для полного уничтожения Колчака нужно новое решительное наступление.
— Какое наступление?! — не выдержал даже обычно спокойный и уравновешенный Степан Вострецов — командир Волжского полка, от которого Тухачевский прежде не слышал ни одной жалобы. — Бойцы измотаны, валятся с ног, морозы глотку перехватывают. Худые валенки затыкают соломой и перевязывают веревками. Из ботинок портянки торчат! Нужна передышка хотя бы на трое суток.
— Я вас, Степан Сергеевич, не узнаю. — Тухачевский, строя планы дальнейшего наступления, как раз и рассчитывал опереться на поддержку таких стойких командиров, как Вострецов. — Уж вы-то должны знать, к чему может привести даже кратковременная остановка нашего наступления. Придется отдавать все, что уже завоевали.
— Выше себя не прыгнешь, — угрюмо, но уже без прежней настойчивости отозвался Вострецов. — Мне нужно еще хотя бы пару пушек.
— Пушки дадим, — пообещал командарм. — А вот что касается одежды — рассчитывайте только на трофеи. Возьмем Омск — Колчак нас сам оденет: у него там большие запасы обмундирования — склады ломятся. Союзники хорошо снабжают. В наступлении на Омск нам большую помощь окажут партизаны. Передышка нам позарез нужна, но мы не имеем права на отдых. Колчак за это время перегруппирует и подтянет новые силы в район Исилькуля. Ни о какой приостановке наступления даже на один день не может быть и речи. Тем более, что по разведданным Третья белая армия вышла на рубеж реки Тобол и сейчас спешно подтягивает подкрепления, чтобы перейти в наступление.