Обычно во всех описаниях утра в лесу, сделанных несведущими писателями, присутствует «чудесное пение зарянок». Но мы с вами — люди, знающие птичек до тонкости, и потому скажем прямо, что пение зарянок более чем скромное и гораздо хуже всех восторженных отзывов о нем. Это недлинная сыпучая нестройная трель, нечто вроде: «цви-кис, цири-цири-цы-цвы-ки…», которую поющий самец зарянки усердно повторяет, сидя на вершине ели или другого высокого дерева. Трель зарянки не музыкальна, ни в какое сравнение не идет она с торжественным голосом певчего дрозда, но все-таки в весеннем, еще не одетом лесу она производит приятное впечатление, слушается с удовольствием — ведь с тем же чувством встречаешь первое тепло, первый цветок медуницы, первую травку на пригретом косогоре.

Голос зарянки чаще всего звучит в местах сыроватых, где растет угрюмый заболоченный ельник — урман. Птичка любит заросшие густяком старые выработки, непролазное чернолесье с ольхой, осиной, ивовыми кустами, охотно селится она и в молодом лесу, поднявшемся на обширных вырубах и гарях.

Зарянка — птица чащи, хотя и придерживается опушечной зоны.

Увидеть птичку исключительно трудно. Лишь звонкий характерный крик выдает ее присутствие. «Цык-цирик-цик, цык-цирик-цик» — звонко кричит она, и надо долго всматриваться в сумрачную чащобу, пока приметишь бегающую по земле или прыгающую по веткам зарянку.

Охотники-любители часто держат зарянок за их чудесную окраску, неприхотливость и легкую приручаемость.

И в клетке зарянка поет много, но тихо — в треть голоса. Лишь к весне начинается громкая песня, ее дает далеко не каждая малиновка. По условиям содержания зарянка самая нетребовательная из насекомоядных. Она ест давленую, растертую скалкой коноплю (в небольшом количестве тертую коноплю едят многие дроздовые птицы), ягоды черники, бузину, черноплодник, отлично осваивает соловьиную смесь и, конечно же, очень любит мучных червей.

Зарянка очень привязана к избранным ею местам. Если вы встретили ее в каком-нибудь уголке леса нынче, вы из года в год найдете зарянку тут же и почти в одни сроки: с середины апреля до последних чисел октября. В 1958 году осенью я поймал зарянку на прикормке. Она жила у меня всю зиму, не пела, — по-видимому, оказалась самкой — была выпущена весной прямо в огород. Я рассчитывал, что птичка улетит, так как была она вполне здорова. Велико было мое удивление, когда я увидел свою зарянку через полмесяца. Она сидела на повешенной за ненадобностью на стенке сарая клетке, где жила зиму. Я открыл дверцу, и хотя птичка отлетела, в скором времени она вернулась и влезла в клетку. С той поры зарянка являлась в садок ежедневно, и я стал оставлять ей мучных червей.

В остальное время она держалась в огороде, густо заросшем с одной стороны давно не чищенным малинником и старыми кустами смородины. Зарянка исчезла лишь с выпадением снега. Но еще удивительнее оказалось то, что и на следующую весну 20 апреля 1960 года зарянка вернулась в огород, держалась тут недели две и забиралась в свою клетку, чем окончательно убедила меня в том, что птичка именно та, а не какая-нибудь другая. В мае зарянка исчезла, и я не знаю, что было тому причиной. Может быть, она не нашла пары, и гнездовой инстинкт сдвинул ее с насиженного места, может быть, просто попалась кошке. Весь этот случайный опыт говорил за то, что любительницы глухомани вполне могут селиться в наших городских садах, парках, газонах. Было бы неплохо отловить несколько пар молодых зарянок и, обдержав зиму в клетках, выпустить с весны в садах с подходящими для гнездованья условиями. Гнездятся птички в густерне, на земле, как соловьи. Очевидная польза от птиц сочеталась бы с большим эстетическим удовольствием. Разве не приятно иметь у себя в саду «своих» зарянок, горихвосток, а может быть, и соловья, ведь соловьи — ближайшие родичи красногрудых лесных птичек.

Меня всегда удивляла способность зарянки оставаться дольше всех прочих насекомоядных птиц. Уже не раз выпадал и таял снег, земля промерзала до звона, и ледяные ветры сорвали последнюю листву, давно улетели пеночки, горихвостки, варакушки — птички, долго задерживающиеся осенью, а зарянки все еще есть. Бывает, выйдешь поутру в огород — кругом снег, холодно, льдистое зеленое небо на востоке, и вдруг слышишь цвириканье зарянки из малинника. Все еще тут. Последних зарянок я встречал 27 октября, но авторитетные люди сообщали мне, что видели зарянок и в начале ноября. В такое позднее время птицы перебираются в сады, на заброшенные пустыри, кладбища, в парковые заросли и в черемуховую чащу по берегам долго не замерзающих речек.

Бывают певчие птицы, которых затруднительно отнести к категории лесных, опушечных или даже городских. Примером служит довольно известная многим садовая горихвостка. Это та самая «малиновка», которая поет ранними майскими утрами в городе на высоких старых тополях. Она живет и во всех парках и по дворам, где есть ветхие строения, ее приятный голосок равно звучит и в безлюдной глухомани старого смешанного леса, и на пронизанной солнцем опушке. Нет ее лишь в кустарниковой поросли.

Горихвостка из породы дроздовых, родня варакушки, соловья и зарянки, которых напоминает своей манерой держаться, — те же порывистые движения, то же спокойное замирание надолго, когда птичка «задумавшись» сидит где-нибудь на выступающей доске забора. Но вот словно вспомнила о чем-то и — нырок вниз, стрелой пронеслась в кусты смородины. А вот уже снова столбиком сидит на заборе, дрожит хвостишком.

Самец горихвостки очень красивый, черноголовый, в красном жилетике, но легче всего его узнать по белому яркому пятну на лбу, за что горихвостку и зовут иногда лысушкой. Самки-горихвостки пятна не имеют, окрашены скромнее, только хвост у них тоже оранжевый.