«Нет! Я не трону это золото. Уж не в таком я отчаянном положении сейчас».

Но Шеннон опасалась, что все-таки скоро окажется в безвыходном положении.

Когда она израсходует то, что осталось от Молчаливого Джона, ей придется рассчитывать лишь на собственные силы и научиться самой добывать золото. Хотя пока что ее успехи в этом деле были даже меньше, чем в охоте на дичь и оленя.

Решительно закрыв дверцы шкафчика, Шеннон повернулась спиной к пустым полкам. Она встретилась со взглядом Бича, стоявшего в нескольких футах от нее.

— Я завтра отправлюсь в Холлер-Крик, чтобы подкупить продуктов.

— Спасибо, но не стоит этого делать. Ты и без того много привез.

— Я почти все съел сам.

— А для кого ты колешь дрова? — спросила Шеннон. — Кому утеплил хижину? Чьего мула подковал? Мне в пору платить тебе за работу.

— Я пока не заработал.

— Ты заработал пищу, деньги. Ты работаешь без роздыха.

— Я люблю работать.

— Я найду способ заплатить тебе.

— Я не возьму от тебя денег.

— Но ты их заработал! — настаивала Шеннон.

— Нет.

Это слово было произнесено так, что Шеннон показалось, будто она натолкнулась на гранитную стену.

— Ты упрям как мул, которого подковал.

— Спасибо. То же самое я могу сказать и о тебе. Но я все же переупрямлю тебя, вдовушка! Можешь не сомневаться в этом!

Шеннон почувствовала раздражение:

— Нет, вечный странник. Я могу не сомневаться лишь в одном: однажды утром я проснусь, а ты будешь уже далеко отсюда. Разве что ты переупрямишь меня чуть раньше, но в этом я сомневаюсь.

Шеннон обошла Бича и начала накрывать на стол. Он молча наблюдал за ней серыми со стальным отливом глазами.

Они хранили молчание, пока не завершили завтрак.

— И где же ты работал, с тех пор как стал странником? — нарушила затянувшуюся паузу Шеннон, допив кофе.

При слове «странник» рот у Бича вытянулся. Он не мог понять, почему в устах Шеннон это слово приобретало какой-то обидный оттенок.

— Работал как погонщик, моряк, топограф, джакару, учитель, наездник, — сдержанно ответил Бич. — Ты можешь назвать и другие профессии — скорее всего я их тоже примерил к себе.

— Что такое «джакару»?

— Австралийский ковбой.

— Вот оно что. — Шеннон нахмурилась, затем спросила:

— А ты когда-нибудь искал золото?

— Было и такое.

— И находил?

— Бич пожал плечами:

— Случалось.

— Но не так много, чтобы застолбить участок?

— Участки как жены. Они привязывают тебя к месту.

— Ты хочешь сказать, что ты уходил и от золота, чтобы оно не удерживало тебя на одном месте?

— Да, — лаконично признал Бич.

Шеннон проглотила комок в горле:

— Понятно.

— Неужто? — Бич в точности повторил ироническую интонацию, с которой Шеннон произнесла это слово несколькими минутами раньше.

— Без сомнения! Ты бросаешь дом, семью, друзей, золото; страну и все прочее. И ради чего же, странник? Что может быть дороже того, что ты бросаешь?

— Восход солнца, который еще не видел, — не задумываясь, ответил Бич. — Для меня нет ничего более притягательного.

Как бы ни хотелось Шеннон поколебать Бича в его убеждениях, она понимала, что из этого ничего не получится. Бич неотступно верил в то, во что верил.

— Любовь гораздо более притягательна, — прошептала она. — Любовь, как солнце, она освещает тьму… освещает всегда… и всегда красива…

Бич сделал было попытку возразить, но заметил улыбку Шеннон и замолчал. Это была самая печальная улыбка, которую он когда-либо видел. Печаль читалась в ее глазах, звучала в голосе, в самом ее дыхании.

— Как и солнце, — продолжала Шеннон, — любовь недостижима. Ее не поймать, как не поймать солнечный свет… Любовь прикасается к тебе. Ты же не можешь к ней прикоснуться…

Бич почувствовал себя как-то неуютно и потянулся за бисквитом.

— Для тебя, возможно, это так, — сухо сказал он, скрывая раздражение, причины которого он не понимал сам. — Для меня же любовь — это клетка.

— Еще никто не строил клетки из света.

Бич сделал глоток горячего кофе, подавляя желание резко возразить.

— Так чего же ты хочешь? — спросил он после паузы. — Любви?

— Я не знаю.

— Ты хочешь сказать, что у тебя нет заветной мечты?

— Заветной мечты?