Не обращая внимания на сплетни, не утруждая себя их опровержением, выбросив из своего лексикона слово «усталость», сжав зубы и кулаки, Стелла шла к своей цели не отвлекаясь и не сворачивая. Как трамвай, который может идти только по лежащим перед ним рельсам. Похудевшая, бледная, измученная и даже подурневшая, она казалась себе снарядом, выпущенным из пушки, который способен смести все на своем пути, чтобы достичь конечной цели. И хотя вожделенная цель почему-то несколько потускнела в ее воображении, в глазах ее горел неукротимый огонь фанатизма.

И вот Стелла почувствовала, что ее «хождения по мукам» близки к завершению.

Ну, экзамена-то она не боялась — наученная горьким опытом последнего месяца, готовилась заранее, да так, что почти наизусть все знала, а вот курсовая… Но ведь она собирается получить диплом руководителя самодеятельного коллектива, а кто сказал, что ей не придется работать с трудными подростками?

Остановившись перед дверью кабинета, на которой висела табличка: «Инспектор по делам несовершеннолетних», Стелла набрала полную грудь воздуха, затем с шумом выдохнула и не без душевного трепета постучала.

Марина Игоревна Козырева оказалась не грозной грузной матроной с пронзительными глазами и родинкой над усатой губой, какой представляла ее себе Стелла, а хрупкой молодой миловидной женщиной, которой скорее всего приходилось прикладывать массу усилий, чтобы сохранять на лице выражение строгости. С первого взгляда было видно, что она очень добра, хотя и пытается казаться суровой и бескомпромиссной.

У Стеллы сразу отлегло от сердца, и она широко и приветливо улыбнулась.

«Тяжело ей здесь, наверное, работать? Нет, все правильно! Как же иначе? С детьми без доброты нельзя. Они же дети…» — пронеслось у нее в голове.

Марина Игоревна предложила посетительнице сесть и, сняв крупные очки в красивой оправе, принялась сосредоточенно протирать их вышитым платочком.

— Я… Я не знаю, что вам посоветовать, — начала она задумчиво. — Ваш педагог… Галина Борисовна, она просила меня посодействовать. Но я даже не представляю, с какой стороны к этому подступиться. Давайте сделаем так: вы просмотрите несколько личных дел, выберете то, что вас заинтересует, и мы вместе посетим семьи… Ну и, конечно, я постараюсь осветить общую картину. Неблагополучно у нас в городе. Ох неблагополучно! Ведь сколько зон вокруг. Просачивается дрянь всякая. А дети — они как губка. Да еще если в доме Бог знает что творится… — Козырева вздохнула и, тряхнув короткими пушистыми русыми волосами, спросила: — Устроит вас мое предложение?

— Конечно.

— Тогда садитесь за соседний стол и приступайте. Я вам все подготовила.

Часа через два Стелла спешила за Козыревой по еще заснеженным, но залитым мартовским солнцем улицам Перми. Им предстояло посетить несколько семей, если, конечно, с ними захотят разговаривать и вообще пустят. Именно поэтому, вняв предупреждению Марины Игоревны, Стелла отобрала не три, а шесть адресов.

Они остановились перед старым двухэтажным домом, выкрашенным в немыслимый линяло-коричневый цвет. Штукатурка во многих местах облупилась, так же как и краска на окнах — подслеповатых, крохотных и вопиюще грязных, уныло взиравших на освещенную солнцем улицу. Кое-где стекол и вовсе не было — в рамах торчали куски фанеры, свернутые комьями рваные и грязные одеяла и даже покрытая сальными пятнами подушка. У Стеллы мороз пошел по коже. Со второго этажа дома долетали пьяные крики, кто-то старательно, но абсолютно фальшиво пытался затянуть: «Вы слыхали, как поют дрозды?..» Она вопросительно посмотрела на Козыреву.

— Да-да, — отозвалась та. — Нам именно сюда.

— Но разве могут люди так жить? — ужаснулась Стелла, карабкаясь по заплеванной лестнице, в которой ступени кое-где частично раскрошились, а кое-где просто отсутствовали.

— Люди — нет. А эти… И ведь никак родительских прав не можем лишить, а ребятишек спасать надо…

Козырева заколотила кулаком в обшарпанную дверь.

— Чего надо? — послышался хриплый мужской голос.

— Лейтенант Козырева из детской комнаты милиции.

Мужчина за дверью заматерился.

— Настучали, суки! — посоветовал кому-то заткнуться, заявив, что «менты пришли», и завозился с замком. Видимо, он уловил только слова «лейтенант» и «милиция» и решил, что по вызову соседей прибыл наряд. — А мы чё? Мы ничё, — бормотал он, — энтим козлам завидно, что у нас праздник, вот и звонют… Людей от дела отрывают. А мы, товарищ начальник, деньжат заработали, на них и гуляем. Не воруем, поди! А, черт! Щас хозяевов позову, пусть они открывают… Ага!

В этот момент замок щелкнул, и перед глазами Марины Игоревны и Стеллы предстал здоровый, в рваной тельняшке и тренировочных штанах мужик с небритой опухшей рожей и заплывшими глазами.

— Ух ты! — только и произнес он, отступая на шаг.

— Предъявите документы, — строго потребовала Козырева, переступая порог тесной захламленной прихожей.

В нос Стелле ударил едкий тошнотворный запах перегара, пропитавший, казалось, всю квартиру.

— Ух ты! — повторил мужик и осклабился. — Ну, Гошка, здоров — с какими кошечками хороводится… Проходи, девки! У нас вина на всех хватит!