— Но я же писала вам, что отказываюсь окончательно. У меня плохое здоровье. Я очень устала.

— О, это скоро пройдет, — возразил он развязно, — Я буду ждать и платить вам деньги. Вы мне очень нужны.

Эрна нетерпеливо поморщилась.

— Нет-нет, я отказываюсь, — перебила она решительно. — Вопрос не только в усталости. Скоро я уезжаю из Японии совсем.

Барон Окура сделал короткое резкое движение локтем и посмотрел ей прямо в глаза — настойчиво, не мигая, как будто желая сломить ее волю своей. Но голос его прозвучал очень мягко, даже просительно:

— Зачем вам ехать отсюда? Вы же наполовину японка!.. Я могу предложить вам другую работу. Это большое культурное дело для пользы не маленьких, низких классов, а всего человечества и вашей родины тоже. Белые не должны угнетать азиатов. Япония в этом поможет Ост-Индии… Вы мне не верите, не понимаете?… О, я объясню вам подробно, но только наедине. Вышлите прежде боя. — Он повернулся к окну и сделал пренебрежительный жест в сторону Чикары: — Эй, ты… пошел вон!

Чикара, внимательно слушавший каждое слово большого, очкастого, неприятного ему человека, от этой фразы и жеста вдруг покраснел, как угли в хибати. Он шагнул от окна к барону, точно намереваясь его ударить.

— Ну, не маши!.. — крикнул он, возбужденно сжав кулаки и вздрагивая от гнева. — Папа мой сам тебя вышлет!.. Ч е р е п а х а!

Но тут с бароном произошло что-то дикое. Он вскочил с кресла в ярости, с налитыми кровью глазами, побагровевший, смертельно ужаленный древним китайским ругательством, приравнявшим его, потомка сьогунов, к безобразному колченогому гаду. Он прыгнул к мальчику, схватил его грубо за плечи и несколько раз с силой встряхнул.,

— Что?… Что ты сказал? — крикнул он, задыхаясь от гнева.

Мальчик, ошеломленный его бурным натиском, но совершенно не обнаруживая страха, ответил запальчиво:

— Черепаха!.. Фашист!.. Не смей меня трогать!

Эрна повелительно крикнула:

— Окура-сан, сейчас же пустите!

Барон Окура, не зная, как сорвать злость и обиду, продолжал трясти мальчика за плечи, взволнованно бормоча:

— Нет, что ты сказал?… Как ты смел?

Сйодзи раздвинулись, и в комнату вошел Онэ. Спокойный и тихий, он сделал несколько ровных шагов навстречу барону и, улыбнувшись, но в то же время чуть побледнев, вежливо произнес:

— Пустите моего мальчика!

Окура, все еще не придя в себя, не разжимая сведенных на курточке пальцев, с хриплой угрозой выдохнул:

— Я его из Японии выброшу!.. Что он сказал?

— Это мой сын. Что сказал он — сказал я. Покорно прошу пустить! — проговорил Онэ так же учтиво.

Он протянул медленно руку к скрюченным пальцам барона, готовый разжать их силой, тихий и непреклонный, как первое дыхание тайфуна.

Барон Окура невольно разжал кулаки, попятившись суетливо к креслу и помрачнев от нового приступа ярости. Казалось, сейчас случится нечто страшное: рука барона уже скользнула в карман за револьвером. Но впереди журналиста и мальчика разгневанно встала Эрна, смотря Окуре прямо в лицо.

— На маленького!.. Как вам не стыдно? — произнесла она с досадливым возмущением, язвительно подняв брови.

Барон невольно смутился. Онэ, отходя с сыном в сторону, громко сказал:

— Такие люди привыкли слабых…

— Что-о? — оглянулся Окура, грозно насупясь.

— Не смейте ссориться! — топнула ногой Эрна, гневно повысив голос. — Окура-сан, я вам приказываю извиниться. Вы показали себя отвратительным. Могли изуродовать мальчика.

Барон угрюмо опустил голову.

— Он, этот мальчишка, оскорбил меня.

— Он извинится тоже.

Чикара от этих слов порывисто схватил с подоконника свою ученическую фуражку и, нахлобучив ее на голову потянул отца к двери.

— Перед ним?…

Он состроил смешную гримасу злобы и отвращения в сторону барона.

— Пусть черепахи перед ним извиняются!.. Папа, пойдем!

Онэ спокойно взял шляпу.

— Пойдем, сын!.. До свидания, Эрна-сан!

Когда дверь за ними захлопнулась, Эрна посмотрела на притихшего гостя с явным неудовольствием. Безобразная вспышка ярости из-за пустого слова ребенка ее возмутила.

— Фу, как неприятно!.. Я считала вас таким сдержанным, а вы бешеный.

Барон Окура, уязвленный ее упреком, осклабил лицо в кривой улыбке.

— Ничего. Все уже хорошо. Я спокойный.

— Не похоже.

Тогда он угрюмо и подозрительно осмотрелся кругом.

— Здесь стены. Могут быть снова люди… Но я непременно должен вас видеть и говорить. Я очень прошу прийти ко мне.

Она решительно и спокойно ответила:

— К вам?… Никогда!

— Разве я вас оскорбил?

— Нет. Но занятия кончены. Я больше не буду у вас работать. Зачем я пойду?