– Приветствую вас, хранители Крайтор-Соорт. — Начала я, и Малкей одобрительно кивнул. Каждый отвесил мне поклон. — Чем могу вам помочь?

Хранители растерянно посмотрели сначала на меня, потом друг на друга. Вышел цветом зелёного оттенка. Он многое стал быстро показывать, и из-за этого зарябило в глазах. Я подняла руку, чтобы тот остановился:

– Я не хочу вас обижать, но вы слишком быстро мне показываете, и у меня начинает болеть голова. В ваших картинках я поняла, надеюсь правильно, что каждый из вас был свидетелем рождения этого места? Вас привели для того, чтобы вы были хранителями, но забыли вам дать имена?

Ответы и вопросы посыпались как из рога изобилия. Малкей, встав напротив меня, жестам стал усмирять своих коллег. Я благодарно посмотрела на него.

– Вы хотите, что б я вам дала имена? — Спросила и получила ещё пару видений. — И образ? Да, хорошая задачка, но если подумать — это осуществимо.

Пару взмахов пальцами по клавиатуре ноутбука и я вошла в интернет.

– Ну что, приступим…

Через три часа я могла спокойно ложиться спать. Каждый хранитель получил то, что хотел. Зеленый стал Вильямом, красный — Дэвидом, фиолетовая — Мадонна. Желтый — Мел, белый — Марк, бирюзовая — Каролина.

________________________________________

Ещё один год прошел.

Мгновения для богов, а для человека — время стать взрослее.

Постепенно у меня появляются друзья, подруги, свои интересы. Я как будто и впрямь становлюсь взрослой и мне немного страшно. Но мои друзья и хранители сглаживают мою нервозность. И только на каникулах и дне рождения я просто ядерная смесь, около меня были мои любимые озорные братья.

Кто-то когда-то сказал, что мир становится другим тогда, когда кто-то умирает.

Зимой погибли мать и близнецы. В ту ночь они мне приснились. Такие взрослые, красивые, сильные, любимые, дорогие. Мы долго гуляли по парку и болтали о том, как были маленькими, какие шалости были, как мать долго пыталась нас уговорить сделать что-нибудь, а потом, крепко обняв нас, сетовала на то, что у нас руки растут не оттуда. К рассвету они попрощались и растворились в густом тумане. Проснулась я вся в слезах. А потом ещё долго уговаривала коменданта дать телефон. Миссис Клаудии, женщина лет сорока пяти, высокая с узким лицом, карими подслеповатыми глазами, смотрела на меня снисходительно и повторяла лишь одну фразу:

— Мисс, не положено, идите к себе.

И опять меня спасает мадам Блю. Она, выслушав меня, проводила в свой кабинет, а пока я звонила, отчитала миссис Клаудии.

Трубку взял отец и, узнав кто звонит, сухо сказал:

– Вчера в горах был обвал, и многие погибли, в том числе Софья и сыновья. Похороны через два дня. За тобой приедут. — И положил трубку.

Похороны я почти не помню. Дождь, ветер и невыносимо холодно. Матери я положила сирень из розария, братьям монеты и ножи — они давно клянчили их. Ночь я провела в их комнате, перебирая вещи, вспоминала их историю. Ханна и Чарльз впервые объединились и были в маминой комнате. Лишь отец заперся в кабинете, а на утро, собрав нас, сказал:

– Вещи отдать в благотворительный фонд, фотографии убрать, чтоб я их не видел. Это так же касается и других вещей. Через три месяца я женюсь на мадам Люсинде Приосис — она моя партнерша по бизнесу и прошу, будьте с ней учтивей и не вспоминайте при ней Софию и близнецов.

Наступила тишина.

Мы внимательно и с недопониманием смотрели на отца. Затем встал Чарльз.

—Я всегда верил и слушал вас, отец, но в этот раз я отказываюсь воспринимать вас как адекватного человека. Что это всё значит?

– Молчать, щенок! — Рявкнул на него отец и ударил по лицу. Ханна и я кинулись к брату, но и нас ждал «радушный» приём. — Я сказал и это моё слово!

Впервые во мне что-то поднялось и стало нарастать как снежный ком. Мимо меня мелькали лица, картинки, события. В моём мозгу, что-то щёлкнуло и я, посмотрев на брата и сестру, попросила:

– Выйдите, пожалуйста, мне о-о-о-чень надо поговорить с «этим» наедине. — Видимо мой вид или взгляд подействовали на них, через несколько секунд их не было в комнате.

– Мистер, прошу сесть и не раскрывать свой рот до тех пор, пока я не скажу. — Впервые слышала от себя такие слова обращенные к отцу. Он пытался что-то сказать и, тыча в меня пальцем, усердно мычал. Не вытерпев, я яростно приказала:

— Немедленно сел и замолчал! Сейчас я говорю, а ты слушаешь.

Он как марионетка подошёл к стулу и, сев, стал внимательно смотреть на меня. То, что я ему сказала — не помню или лучше сказать, что я видела его реакцию на мои слова, но вот, что говорила сама — не слышала.