– Нисколько. Могилу я с тобой вместе ковырял в земле промёрзшей.

– А вот я и могилу ковырял, и на крест двести рублей сдал. У него на могиле и нет ничего, кроме креста. Я имя на бумаге фломастером написал, да к кресту скотчем приладил. А то вообще как изгой, безымянный был.

– Так изгой он и есть. Вот ты сам посуди: он хоть раз с нами посидел? Компанию составил? Сколько раз звали?

– Вот дурак ты Петрович есть, дураком и помрёшь! Ты диабетика звал водку пить и шоколадками закусывать! И не по имени звал, а Ущербным! Пойдём, говорил, Ущерб, посидим, выпьем?! А то глаза у тебя скоро вываляться от худобы. И шоколадкой в лицо тыкал, на мол, поправляйся! Вот ты сам себя после этого кем считаешь?

– А ты его Ущербным не звал?!

– Звал. Но сейчас вот осознал, что и на моих руках кровь того бомжа. И я свой вклад внёс, что парень головой двинулся. Говорю ж, ему руку помощи протянуть надо было, а не измываться над болезнью. Не чокаясь?

– Будем...

Слыша бульканье глотков и хруст солёных огурцов, Фёдор, обхватив голову руками, сполз спиной по стене и уселся на голый пол. Слёзы катились градом. Дёргаясь от беззвучных всхлипов, грешник рыдал.

– Серёг, -раздался голос Петровича, -А ты слыхал что могилу-то Ущербного того... Осквернили.

Фёдор резко поднял голову.

– Как осквернили? Кто?!

– Да интерны поди. Из стариков-то вряд ли кто мог. Весь крест изрисовали и покосили.

– Ох, вандалы... Довели человека до белочки, и после смерти всё никак не оставят. Как же парня жалко... Был бы он сейчас здесь, я б на колени перед ним встал и прощения за все шутки вымаливал. Я, может, и не так жестоко подшучивал, ну да тоже свою ложку дёгтя добавлял... За всё бы перед ним извинился.

– Так извинись!
– закричал Фёдор, стоя в дверях.

Врачи резко обернулись на него. Петровича затрясло от ужаса, лицо перекошенное паническим страхом свело судорогой и нижняя челюсть с треском вывернулась на бок. После он рухнул на пол, изо рта потекли слюни. Всё тело Петровича начало трястись, как от электрического тока. Второй врач вскочил и прижавшись к стене смотрел то на Фёдора, то на трясущегося на полу коллегу.

– Ты... Ты... Как...

– Ты хотел извиниться! Давай, я жду твоих извинений! Вставай на колени!

Врач, не в силах двигаться, продолжал стоять неподвижно и как рыба безмолвно шевелил губами.

– Где моя могила?!
– закричал Фёдор.

Начиная трястись мелкой дробью, врач показал рукой направление.

– Где?! Я не понимаю?! Ты можешь сказать?!

– Ав... Аб... Ыт...
– лепетал несуразицу врач.

Фёдор резко подошёл к нему, схватил за шкирку и с силой усадил на стул. Бросив перед врачом книгу учёта и ручку, он приказал:

– Пиши название кладбища, ряд и место!

Пока врач выводил на листе требуемое, Фёдор склонился над Петровичем. Тот продолжал трястись. Из перекошенного рта вывалился язык. Пнув его по спине, парень с усмешкой выдал:

– Весело было смеяться над больным человеком? Вот теперь пусть над тобой посмеются. Как можно назвать эпилептика? Дёрганый? Трясун? Ладно, без меня придумают, у других лучше получится. Носи на здоровье, болезнь благородная! У самого Достоевского такая была!

Вернувшись к врачу за столом, Фёдор выдрал из книги исписанный лист. Разобрать почерк перепуганного врача было сложно, но реально. Поняв, куда ему нужно, Фёдор молча вышел из морга на улицу.

Кладбище оказалось неподалёку, в черте города. Проехав зайцем пару станций метро, Фёдор выскочил из вагона и бегом побежал по эскалатору наверх. На улице он огляделся и, выбрав направление, бросился бежать дальше. Расталкивая прохожих он нёсся вперёд. Поскальзывался, падал, вставал и бежал снова. Люди с опасением смотрели на бегущего. В одежде не по размеру, с огромным синяком и расцарапанным лицом, парень выглядел настоящим безумцем. Забежав в ворота кладбища, Фёдор бросился к стенду с планом. Тяжело дыша, он посмотрел в записке ряд и место, после чего бросился туда. На ходу читая номерные таблички, он бежал вдоль свежих могил. Его место оказалось в самом дальнем, поросшим деревьями, конце. Проламываясь сквозь кустарник и увязая в сугробах, он задыхался, но продолжал бежать. В самом дальнем конце кладбища, в полуметре от каменного забора, он нашёл то, ради чего прибыл сюда. Свою могилу.

Ограды не было. Просто холм земли, засыпанный снегом. Деревянный крест действительно был скошен. И крест и стены были исписаны краской: "убийца", "Ущербный", "гори в Аду". На матерные оскорбления вандалы не поскупились. К самому кресту под прямым углом были прибиты четыре доски, отчего крест превратился в свастику. Картину довершали жёлтые пятна, обильно покрывавшие снег на его могиле... Завыв от обиды, грешник упал на колени и уткнулся лицом в жёлтый снег. Со всех сил он кричал от горя, но его никто не слышал, весь звук забирал в себя сугроб. Подняв голову и растирая по лицу слёзы, он вопил что есть сил:

– Твари! Конченные твари! Я вас всех ненавижу!!! Вы все, все сдохнете!

На четвереньках Фёдор подполз к кресту и принялся отрывать от него доски. После этого обеими руками принялся скидывать жёлтый снег в сторону и присыпать голую землю свежим. Захлёбываясь от слёз и обиды, он попытался стереть краску с креста и выпрямить его, но ни то, ни другое ему не удалось.

– Суки!.. Ненавижу... Ещё три дня... Ещё три дня на этой проклятой земле и я получу величайшее счастье! Я стану демоном, как только откачаю ещё три сволочи! Три сволочи, которых я ненавижуууууу!!!