– Что в имени тебе моем? – я процитировала из мешка кого-то из далекого прошлого.

– Как же тебя звать-то тогда?

Милка – так, кажется, к ней обращался Брест? – поежилась:

– У меня от нее мурашки. – Она пожаловалась наемнику.

– О, зови меня Мурка. А что, мне нравится. – Я вольготно разлеглась перед огнем. Подтащив поближе еду.

Брест взорвался:

– Хватит тут балаган устраивать!

– Извини, Брест, но свое настоящее имя я стараюсь никому не называть, мало ли что.

– Хрен с ним с именем. Рассказывай, как ты выжила, и что ты вообще такое.

Я отложила мешок со съестным и подтянула под себя ноги:

– Садитесь, детки, ближе в круг, сейчас бабуля расскажет вам сказку на ночь.

Милка насупилась, Брест еле сдерживался, а меня все это забавляло.

– Ладно, без шуток. Что вы знаете о Прежних?

Наемник еще немного попыхтел, но любопытство взяло верх:

– Говорят, они еще до Тьмы жили и как-то дотянули и до наших времен. Еще я слышал, что они вроде колдунов… - наконец остыл воин.

– Близко, но нет, - я задумалась, - А что вы знаете про Тьму?

– Я знаю, - неожиданно подала голос беглая служанка. – У нас в корчму однажды зашел путник. Все его стороной держались, а мне стало любопытно. Ну, я ему еды подала, а потом стелить ушла.

– Слышь, Брест! А я думала у вас это по любви было, - не выдержала я и расхохоталась.

Наемник сидел мрачнее тучи, а Милка насупилась:

– Ну и чаво? Так-то ж до него было! Не буду больше гуторить! – она сложила руки на груди и отвернулась.

– Рассказывай или я тоже замолчу, - парировала я.

Служанка еще немного подумала и продолжила:

– В общем, поведал тот мужик, что он Ходок.

– По бабам что ль? – осведомилась я.

– Дура, - забылась на секунду Милка. – Он ходит в старые города и ищет там разные диковинки.

Я ухмыльнулась: теперь понятно, почему его сторонились.

– Он рассказывал, что там есть куча всякого добра, только опасно очень. Псы размером с лошадь, вороны размером с собаку, привиды, говорит, чуть ли не на каждом шагу, а по ночам какие-то чудища шастают. Один раз, говорит, еле ноги унес, а так и не понял, что за ним гналось. А еще рассказывал, что в городах этих раньше люди жили, но после Тьмы ушли оттуда, с тех пор, мол, там чудища и живут. Я тогда полюбопытствовала, что такое Тьма, но он и сам толком не знал. Ответил, что просто однажды стало темно, а потом вроде как погибло много народу.

Я хмыкнула: какое «емкое» описание тех событий, даже и придраться не к чему. Глядя в алчные в своем любопытстве глаза, я понимала, что придется все им пересказать. Опять.

За свое долгое существование я наверно раз пять рассказывала, что было на самом деле. И каждый раз жалела о том, что нельзя стереть память, или что я не оказалась среди обычных людей. Прожив прорву времени, до сих пор иногда во снах вижу то время. Просыпаясь, мне хочется выколоть себе глаза или сделать лоботомию. По иронии судьбы, мне бы не помогло ни то ни другое. И вот глядя в шестой раз на открытые и нетерпеливые лица в отсвете костра, я молчала.

Брест и Милка так же молча смотрели на меня и не торопили. Может, думали, что я пытаюсь вспомнить то, что на самом деле я страстно пыталась забыть, а может, сочувствовали и давали время собраться с силами, я не знаю. Наконец я начала свой рассказ, свой шестой рассказ.

«Когда я родилась летоисчисление - года - считали по-другому. Сейчас идет триста семьдесят пятый год от наступления Тьмы, а тогда мне было…кажется, двадцать пять. Значит сейчас мне уже четыреста лет? Хм, юбилейный год значит, а?

Жизнь была другая, совсем, вам даже представить сложно насколько. Люди жили в городах, о которых рассказывала Милка. Немногие - в деревнях, вроде теперешних. У нас были все блага цивилизации, мира то есть: вода сама текла в дома, достаточно было нажать на рычаг. Тепло в домах, но не от печей, а от железных труб. Была еда, которой сейчас нет и в помине: я до сих пор стараюсь припомнить вкус оливок - очень их любила. Вот бы добраться как-нибудь до бывшего Средиземноморья: наверняка там они еще остались. Шоколад опять же…