Шрифт:
Гефестион добавил:
– Феб и Арей оказались сильнее Ормузда и Аримана.
Александр усмехнулся и сказал через плечо переводчику:
– Спроси: кто у них старший жрец? Пусть он подойдет ко мне. А всем остальным прикажи покинуть храм и ждать решения своей судьбы в этой платановой роще.
Переводчик подошел к стоявшим неподвижно перепуганным жрецам. Они выпрямились. Один выступил вперед. Высокий остроконечный колпак из белого барашка покрывал его седую голову. Он опирался на длинный посох с золотым крючком наверху. Все остальные жрецы, снова затянув заунывную песню, медленно направились парами в глубь рощи.
Главный жрец приблизился к Александру шаркающей старческой походкой. Из его потускневших глаз стекали крупные слезы и застревали в длинной седой бороде. Сухие, узловатые старческие руки, державшие посох, дрожали.
– Давно ли существует этот храм? – спросил македонец.
– Много столетий. С той поры, когда еще жил под лучами солнца наш великий учитель, мудрейший из мудрых, кроткий и всезнающий Заратустра.
– Много ли книг он написал?
– Много. Но еще больше написали ученики, слушавшие его поучения.
– Предсказал ли он судьбу своей родины?
– Да. Он говорил не раз и о прошлой, и о современной ему жизни, и о грядущих горестях и радостях своей страны. Он все знал и все предвидел.
– Предсказал ли он, что сюда, в это развалившееся государство царя Дария, приду я и покорю его?
– Он и это говорил.
Александр переглянулся с Гефестионом.
– Расскажи, что он сказал обо мне.
Старик грустно покачал головой, и снова из глаз его брызнули слезы.
– Если ты приказываешь, то я скажу. Но это принесет тебе печаль и гнев, а мне – гибель.
– Говори, не бойся!
– Всезнающий Заратустра поучал, – и старик продолжал нараспев, как привык читать священные книги, а переводчик сейчас же переводил его слова:
…Настанет черный день страшнее ночи.От слез твоих, народ, погаснут очи.Законом станет меч в руке врага.Приедет он с глазами Аримана,Жестокий враг на вороном коне.Сгорят и дети, и жена в огне,И ты пойдешь один равнинами Ирана,И будет прах везде, развалины и кровь…Заметив, как стало вздрагивать плечо Александра, Гефестион быстро подошел к старому жрецу и рукой прикрыл ему рот. Он обратился к Александру:
– Наверное, ты захочешь посмотреть храм этих огнепоклонников?
– Да. И пусть этот старый безумец мне покажет жертвенник вечного огня и покои Заратустры.
Переводчик и Каллисфен, поддерживая старика под руки, пошли вперед. Александр с Гефестионом, следуя за ними, поднялись по стертой витой каменной лестнице и достигли площадки на крыше храма.
На мраморном жертвеннике горел огонь. Два жреца вылезли, трясясь, из ниши и стали подбрасывать в огонь мелко нарубленные можжевеловые ветки и смолистые корни.
С крыши храма было отчетливо видно, как по кривым, запутанным улицам и переулкам города проезжали всадники, гоня толпы людей, нагруженных домашним скарбом, как пылали в клубах черного дыма бесчисленные дома с плоскими кровлями, как на них метались люди и отчаянно кричали, воздевая руки к небу.
Александр спросил равнодушно:
– А что случится, если священный огонь на жертвеннике погасить?
Старый жрец ответил:
– Тогда люди жестоко пострадают от гнева оскорбленного бога Ормузда. Это уже было. Однажды мы недоглядели. Страшная буря разметала угли и дрова на жертвеннике. Потоки дождя залили огонь. Мы горячо молились, прося прощения за свою нерадивость, и снова нам помогла милость всепрощающего бога. Раздался страшный раскат грома, и молния, расщепив старый кедр, зажгла его, как факел. Мы сберегли этот священный огонь небесного гнева, и с тех пор он горит опять днем и ночью… Теперь ты пришел затушить его и погубить нас.
Александр, отвернувшись, указал Гефестиону на север, где тянулись хребты покрытых снегом гор:
– Туда я направлю мое войско. Там я поймаю подлого сатрапа Бесса, коварно заколовшего своего царя Дария. Я жестоко накажу его. Тогда моим воинам я дам заслуженный отдых. Затем я двинусь дальше, к восходу солнца, чтобы дойти наконец до последнего моря, куда никто еще до меня не доходил.
Внезапно Александр обратился к юноше-оруженосцу, несшему за ним небольшой, разукрашенный узорами кожаный щит, и приказал: