Дядя, конечно, отдавал свой последние запасы еды, но ведь так кормят повсюду: когда работают артелью, то угощают каждый по очереди, – это называется хешар.

Прошло два дня плавки: два дня и две ночи мы не отходили от домницы, ложились отдыхать возле нее, греясь в ее пышущих жаром красных лучах. Домница пожирала наши запасы железной руды и с еще большей жадностью запасы угля. Абдыр-Бобо и дядя все ходили подсчитывать запасы угля.

– Вай-вай-уляй! Угля мало, приходит к концу… потухнет домница, не выплавим железа. Все железо застынет, и все труды пропадут. Без железа и без хлеба будем! Вайвай-уляй!

Но все мы – три мальчика и четверо взрослых – работали упорно.

У меня всякий сон пропадал, когда в очередь становились Максум и Абдыр-Бобо. Оба с важным видом начинали по очереди рассказывать сказки, чтобы не заснуть. Один – про то, как осел и верблюд отстали от каравана и осел, напившись кумысу, начал распевать песни, а это услышал лев и прибежал…

Другой про то, как мудрый ворон охранял ястреба от проделок лисицы и перехитрил ее…

Максум на это стал рассказывать такую сказку, что все мы слушали и ничего не понимали.

– Мудро или не мудро, хитро иль не хитро, начинается наша небылица от пестрой птицы, от красной лисицы. Усевшись в кружок, покручивая усы, подъедая чашу кислого молока, повели мы рассказ издалека. Надо было нам поехать, отвезти железо, хотели мы оседлать осла. Стоит он белый, как хлопчатник, не может пошевелиться от старости. Как мы его ни тащили, не могли сдвинуть с места. Вышел нам навстречу цыпленок. Навьючили мы на него четыре вьюка железа. Сами сели верхом и поехали по дороге! Сзади бежит лисица и кричит: „Седло съехало набок!“ Сняли мы седло, рассмотрели: на спине у цыпленка нарыв. Посыпали мы сверху землей, смотрим – на спине у цыпленка вырос тополь, а на нем сидит аист и кричит: „Постой, не бросай камня, дай я сперва молитву, фатиху, пропою“.

На этом месте Максум прервал свою сказку. В темноте ночи, в красном свете от багровых отблесков дыма, вырывавшегося из горла домницы, показались три человека. Они подошли бесшумно и остановились, слушая сказку Максума. Один из них был старый, седобородый мулла из соседнего кишлака, другой – бродячий кузнец. Третий – тот бледный незнакомец, который на красивом коне приезжал вечером к дяде. В руках у него была маленькая блестящая винтовка – „инглиз“.

– Слушаю я, как ты свою фатиху поешь. А ведь она у тебя предсмертная, я тебя узнал: ты ведь с собаками кзыл-аскерами дрался против нас, защитников веры…

Максум и не дрогнул, а продолжал раздувать козий мех.

– Не знаю, где ты видел меня. Я тебя вижу первый раз. Но если ты мне сейчас прострелишь голову, наши ребята от страха разбегутся, домница потухнет, железо остынет. Кому от этого будет прибыль? Дай нам лучше сперва выплавить железо, а потом и приканчивай.

Тут вдали послышались выстрелы и пронзительные крики.

– Это наши князья производят суд и расправу. Сейчас и сюда подойдут.

А старый мулла шамкает беззубым ртом:

– Этот охотник Максум – самый неверный сын шайтана. Никогда не делает пятикратного намаза. Никогда не жертвует „на коврик мулле“. Он продал свою душу красному шайтану, и все гнездо, весь дом здесь из одних нечестивых…

Я стоял наверху, из жезла домницы огнем обжигало, а у меня руки и ноги похолодели. Я знал, что нам нужно было еще два дня плавить железо, потом два-три дня оно должно было остывать. Тогда выламывалась тонкая стенка дарика, и все железо круглым столбом, болванкой, должно вывалиться внутрь сарая. Там железо разбивается молотами на мелкие куски. А эти куски будет ковать кузнец на наковальне, выделывая из них все, что нужно. В сердцевине более твердое железо, на топоры и ножи, а по краям – более мягкое.

„Но если мулла и басмачи начнут творить свой жестокий суд, что с нами будет?“ Голова моя горела. Я посматривал на бледного басмача, на Максума, который как ни в чем не бывало раздувал мехи, и на дядю: он вышел из дому и, скрестив руки на груди, кланялся пришедшим.

– Войди в мой дом, таксыр! Да будет тебе просторно! Все мое – ковер под твоими ногами.

– Погоди, – ответил басмач, – я сперва пристрелю этого черного бродягу…

– О таксыр, – продолжал дядя, – какой дорогой гость приехал! Ты с толпой сподвижников пророка точно месяц с великолепным полчищем звезд.

– Сейчас, старик, сейчас…

– Не режь курицу, когда она несет яйца! – воскликнул дядя. – Дай нашей артели закончить плавку руды, и мы из нового железа сделаем тебе все, что твоя мудрая речь нам приказала. Разве ты не хочешь получить от нас двадцать острых сабель для твоих храбрых, как львы, джигитов?

– Да, я знаю. Ты мне сделаешь все, что я приказал. А вот я привел мастера-кузнеца, – он только ждет железа. Скоро ли вы кончите плавку? – Басмач, не спуская глаз с Максума, прошел вперед и вместе со своими спутниками расположился на ковре, разостланном перед домом.