Чайник закипел, она развела себе в большой кружке растворимый кофе покрепче, сделала несколько глотков и почувствовала облегчение, боль стала отпускать, хотя голова еще звенела.

Маргарита открыла балконную дверь, впустила в кухню струю свежего утреннего воздуха с городским шумом начинающегося рабочего дня, вышла на балкон, закурила. Она курила уже давно и бросать не собиралась, не смотря на то, что на работе она не курила, и мало кто знал об этой ее привычке, в гостях она позволяла себе закурить только после выпитого бокала вина и то, только у близких друзей, а дома, хотя и жила уже не первый год одна, курила только на балконе и зимой, и летом. Она смотрела на просыпающийся в лучах еще щедрого августовского солнца город с высоты девятого этажа и думала о своих ночных воспоминаниях:

"Альгис, Альгис! Где ты? Жив ли? Такие сумасшедшие годы прошли. Тебе, наверно, досталось с твоим нерусским именем. Может, написать в телевизионную программу "Жди меня" (или "Найди меня", или "Ищу тебя", никак не запомню ее названия)? Может, найдут тебя? Они порой таких "безнадег" находят, просто удивительно... И что я скажу тебе? Что до сих пор люблю тебя? Кто же мне поверит? Ведь я замужем была, и не только муж у меня был за это время. Разве может быть оправданием предательства любви то, что все-таки хотелось семейного счастья, детей, да и просто женского счастья, что доказательством моей любви может быть мое сегодняшнее одиночество, потому что никого я так не любила, как тебя..."

Из раздумий ее вывел телефонный звонок, и Маргарита заспешила в комнату. Звонила дочь:

– Мама, мамочка, прости, что не поздравила тебя вчера, что-то со связью было: никак не могла к тебе дозвониться. Сколько раз я тебе говорила: купи сотовый...

– Здравствуй, Катенька, - прервала Катю мать.
– Ты же знаешь, я сотовые не люблю: меня всегда раздражают прилюдные громкие разговоры по телефону в общественных местах, это не прилично, это не уважительно по отношению к окружающим. Меня и мой стационарный телефон устраивает.

– Ой, мам, ну, что ты какая отсталая...

– Спасибо, доченька, за поздравление...

– Мам, прости, не сердись, я не хотела, вырвалось...

– Следить надо за своей речью.

– Я буду, мам, буду. И совсем ты у меня не отсталая, а очень даже современная молодая женщина...

– Ладно, подлизываться. Говори быстрее, что ты хотела, мне на работу уже пора собираться.

– Мамочка. У тебя ведь отпуск скоро. Ты куда собираешься?

– Разве я не знаю, что к каждому моему отпуску вы готовите мне "сюрприз"? Куда на этот раз собрались?

– В круиз. По Средиземному морю. Мам, только на десять дней, а остальное время твое.

– Ладно, уж. Когда Никитку привезете?

– Мам, а может ты к нам? Мы тебе дорогу оплатим.

– К вам?
– Маргарита на мгновение задумалась: "А почему бы и нет?"

Дело в том, что из своего родного города она уехала сразу после института по распределению. Вернуться не пришлось: вскоре мать умерла, и возвращаться было некуда - квартиру забрали. Через некоторое время вышла замуж и уехала уже сюда в Нижний к мужу. А по счастливой случайности Катин жених оказался из ее родного южного города. Но погостить у детей, чтоб побродить по улицам, навестить друзей юности, как-то не пришлось, дети чаще приезжали к ней, чем звали ее к себе. Оно и понятно, жили они на частной квартире, было не до гостей. Маргарита и была-то у них всего два раза: когда справляли свадьбу, и когда родился Никита. Но тогда ей было не до прогулок. А вот недавно они купили, наконец, квартиру, в которой Маргарита еще не успела побывать.

– Ну, да. Ты же еще не была у нас в квартире. Да и не удобно нам вести Никиту к тебе. Если бы мы из Москвы уезжали..., а так - это двойная дорога: теплоход из Новороссийска отходит. Да и не успели ли бы мы...

– Когда же вам отплавать?

– В воскресенье.

– Как? У меня отпуск только с понедельника. А, чтоб к вам в субботу приехать, мне сегодня выехать нужно. А билеты? Сейчас в южном направлении не уедешь. Ты бы еще в субботу позвонила, - возмутилась мать.

– Мамочка, путевки нам только позавчера попались, а билеты... у тебя же есть знакомства...

– Ох, Катька, Катька! Как тебя только муж терпит за твое легкомыслие? Все-то у тебя легко и просто...

– Ну, мам...

– Ладно. Давай адрес. Некогда мне уже.

– Да мы встретим тебя. Ты только позвони, когда билеты возьмешь, какой у тебя поезд, ладно? Ну, пока.

Тут в трубке зашуршало, и раздался звонкий детский голосок:

– Баба, пиизай! Пока.

– Пока, пока, сладкий мой.

На город уже опускался летний августовский вечер, горячий воздух колыхался в последних лучах заходящего солнца, когда к перрону вокзала подошел поезд дальнего следования. Пассажиры суетливо покидали душные жаркие вагоны, но город встречал их не менее душным и жарким воздухом. Сумки и чемоданы, тюки и баулы быстро складывались на земле, так как поезд опаздывал и стоял здесь всего пять минут, а новые пассажиры, которым предстояло ехать дальше, нетерпеливо топтались у дверей, мешая выходившим, и, как только со ступеней сходил последний пассажир, новая толпа с сумками и чемоданами устремлялась к дверям вагонов. А прибывшие, истекая потом, медленно тянулись со своим багажом к спасительной прохладе старого здания вокзала. И только один пассажир, обремененный лишь спортивной сумкой, шагал легко и быстро. Это был высокий не молодой уже человек, но с крепкой спортивной фигурой, которой позавидовал бы любой двадцатилетний. От быстрой ходьбы, его седые волосы, слегка развевались, не смотря, на совершенное безветрие. Мужчина, не задержавшись в спасительной прохладе вокзала, вышел с другой его стороны на привокзальную площадь и направился к трамвайной остановке. Здесь он остановился, не спеша заходить в стоявший трамвай, и задумался:

"Куда сначала? К ней домой? Если мне повезет, и она окажется по тому же адресу, возможно, мне уже не захочется мстить. Но мне необходимо хотя бы попытаться наказать этих мерзавцев, посмотреть в их полные ужаса глаза, ведь они уверены, что я ничего не знаю об их подлости, уверены, что я никогда не вернусь сюда. Надо нарушить их благополучное существование, хотя бы своим появлением".

Альгис, а это был он, уже немного поостыл в своей ненависти и, конечно, никого убивать не собирался. Но он понимал, что одно его появление перед его жестокими, но трусливыми, врагами внесет в их жизнь ужас разоблачения и последующей за этим расплаты. От этого удовольствия он отказываться не хотел. Потому, приняв решение, он шагнул на ступени трамвая.