В этот момент отворилась дверь и вошел камердинер Михаил, держа в руках моток.

– Ваша веревка, сэр. Простите за задержку - ходил в кладовую за новой.

– Спасибо, Михаил. Это все.

Он повернулся на пятках и вышел, притворив за собой дверь.

– Зачем тебе веревка?
– подозрительно спросила Анна.

Хе-хе. Я раскусил вас, родственнички. Михаил, конечно же, заподозрил неладное и доложил, а сестрица пришла на разведку.

– Сейчас сама увидишь. Хорошо, что дед тебя сразу прислал, не пришлось просить слуг подсобить, а то они бы могли подумать лишнее.
– Я взял с кровати подушку, приложил ее к мраморной колонне и сказал: - вот так ее подержи, пожалуйста.

Анна, держа подушку и глядя, как я приматываю ее веревкой к колонне, не утерпела:

– С чего ты взял, что меня кто-то прислал?

– Хочешь, я скажу, что подумали все, услышав про веревку? Что я осознал, что наговорил, ужаснулся и решил повеситься. Я прав?

– Хм... Да. К слову, ты реально с Александром Тимофеевичем перегнул палку.

– Нет, я ничего не перегибал. Просто не лицемерил.

– Ну тебе виднее, братец... Это... А зачем ты подушку привязал?

Я улыбнулся:

– Я люблю привязывать вещи в неожиданных местах. А беспокоиться, что я наложу на себя руки, не надо: если вдруг я решу сделать это, то уж точно в петлю не полезу. Задыхаться долго и мучительно - зачем оно надо? Еще ведь и снять могут успеть, и тогда начинай сначала. Бросок головой вниз из окна, а лучше с крыши - это куда надежнее. Хрясь - голова разбита, шея сломана. Две несовместимые с жизнью травмы, каждой из которых достаточно, и, что главное, любая из них убивает мгновенно. Никогда не понимал людей, которые лезут в петлю. Мазохисты, наверное. Кстати, это не единственный известный мне способ быстрого ухода из жизни.

– Знаток? Частенько об этом подумывал?

– Нет, - честно ответил я, - просто узнал случайно.

В самом деле, не читать же ей лекцию об отношении к смерти в Японии, стране, которую она себе представить не сможет.

– Ну ладно. В общем, осваивайся, обед, если что, тебе сюда принесут.
– Она подошла к шкафу и открыла его так, чтобы мне было видно: - вот тут у тебя так называемая домашняя парадная одежда. Вечером, скорее всего, тебе от совместного ужина отвертеться не удастся, потому что у Александра Тимофеевича к тебе есть разговор.

– Догадываюсь.

– Нет. Не о твоей выходке. У него тема была еще до того, как тебя привезли из монастыря в пустыне. Переход аристократа из Дома в Дом - процесс порою сложный.

– Ладно, к вечеру я буду готов.

Когда за Анной закрылась дверь, я остановился напротив подушки, привязанной к колонне. Мне не суждено было родиться сильным, но теперь я знаю, как сильными становятся. Я начал в четыре года с пятисот ударов...

Стоп. Внутреннее противоречие. Я знаю, как стать сильным, или я становился сильным, начав в четыре года? Это говорит во мне память Такаюки Куроно, мастера из другого мира, или это я сам и есть?

Чуть поразмыслив, я внезапно понял, что и Такаюки, и Реджинальда все устраивает: у Реджи Рэмма теперь есть учитель 'с того света', а у мастера Куроно появился новый ученик. Так что я больше не буду заниматься самокопанием, приму как аксиому, что меня зовут Реджинальд Рэмм в этой жизни, а в прежней звали Куроно. Пусть все будет, как есть.

Снова смотрю на подушку, подсчитывая в уме. От начала в четыре до убиения свиньи одним ударом - восемь лет тяжелых тренировок, от пятисот ударов и дальше по нарастающей. Но четыре - возраст, когда организм податлив и находится на пике приспособляемости. Я же начинаю - или заново начинаю? неважно, впрочем - на двенадцать лет позже, когда лучшие годы для начала тренировок упущены. Что ж, чтобы догнать мастера Куроно к двадцати годам, я должен начинать с двух тысяч ударов... Господи, я всерьез подумал эту цифру?! А ведь потом и возрастание пропорционально...

Медленно, чтобы прочувствовать движение, выполняю сэйкэн-цуки. Удар мастера Куроно идеален, ведь я выполнял его в той жизни бессчетное множество раз и отточил до совершенства. Да, догнать отставание в двенадцать лет будет очень трудно, если вообще возможно, но все же сейчас у меня тоже есть определенная фора. Десятый прижизненный дан.

Я выполняю в замедленном темпе ката 'Дзиттэ'. Медленно - потому что нет ни силы, ни сноровки, ни скорости для правильного выполнения. Однако все движения знакомы и выполняются так естественно, словно они в моем ДНК закодированы, по другому это не назвать. Рыба не учится плавать. Я не в состоянии продемонстрировать даже простейшие элементы, однако главный момент в том, что техникой я владею и так. Мне не понадобится нарабатывать мастерство десятки лет, оно у меня уже есть. И потому я сберегу массу времени на том, что не буду работать над техникой. С этой точки зрения намерение догнать физическую форму мастера уже не выглядит таким безнадежным, потому что время, потраченное в прошлой жизни на изучение техник, в этой я потрачу на закалку тела.

Устремляю взгляд на мишень-подушку, выбрасываю вперед кулак. Удар в высшей мере жалкий, но он - первый.

Конечно, у любого наблюдателя со стороны будет повод посмеяться вволю. Что такое искусство рукопашного боя в мире, где боевые маги пятого-шестого уровня способны в считанные секунды расправиться с взводом отлично экипированных солдат?! Казалось бы, пшик и только...

Но другого способа стать сильнее я не знаю.

Удар. Удар. Удар. Удар. Удар.

***

Как и предупреждала Анна, вечером мне пришлось ужинать с дедом. Правда, это было не совсем 'семейное' мероприятие, так как ужинали мы вчетвером: я, Александр Тимофеевич, господин Уэйн и еще один совершенно незнакомый мне человек.