Потом Мари получила в министерстве новое направление. Предлагали даже Столицу — она отказалась. На то были свои причины.

Девятую ночь после взрыва Мари встретила в поезде. Она лежала в купе на верхней полке и глядела на низкий, бледно светящийся в свете убывающей луны изгиб потолка. По потолку пробегали то тень, то свет от скользящих за окошком фонарей.

…это тебя убили. Это тебя взорвали, это тебя разнесли алой пылью, красным светом на полнебосклона. Так почему же я лежу, израненная и избитая, не в силах произнести ни слова, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой?..

Зачем же тебя отняли у меня? Почему так случилось?

Наверное, я была слишком осторожна. Если бы я рискнула махнуть рукой, полюбить тебя сразу и навсегда… одна ночь — и в вечность. Прижаться всем телом, шепнуть: «Никуда не отпущу! А гори оно…» Кто знает, как повернулось бы колесо судьбы, если бы мы все вели себя по-другому в тот день.

Но я не рискнула — и вечность опрокинулась на тебя, придавила тяжелым грузом, не вздохнуть…

Что лететь по небу, что задыхаться под землей — какая разница той мне, что лежит на кровати и смотрит в белый потолок, на котором никогда не было и никогда не будет звезд?

Потолки не плачут, а небо — умеет…

Как я мало тебя знала! Всего только и успела — понять, что мне надо больше. До конца жизни.

Господи… я не верю в тебя… господи… если ты все-таки есть… утешь меня, утри мои слезы, потому что я не могу, не умею плакать, отвыкла, разучилась, господи, господи…

Господи ты большой, ты все знаешь лучше, скажи мне, что даже одного мига — достаточно, если этот миг — навсегда… Скажи, что главное — это сердца, и вера, и души, а не плоть… скажи мне все это, господи, потому что я не верю больше ни в сердце, ни в душу…

Господи…

Что же ты молчишь, господи?!

Или это я оглохла под колпаком своего невнятного, бессловесного горя?!

Господигосподигосподигосподигосподигосподигосподигосподигосподигоспогос…

Ал хочет перевязать Эда.

Эд: Слушай, может, не надо с меня рубашку снимать?

Ал: Если перевязывать поверх рубашки, все присохнет. И инфекция в рану может попасть.

Эд: А иначе на этой сцене все яойщицы будут слюнки пускать.

Ал:…

Эдвард: Это еще кто?

Ал: Моя будущая жена, мать моих детей, вдова и соседка по могиле.

Эд:…

Эдвард: Вертолет! Тьфу, блин, в Аместрис же нет вертолетов! Ясно… это мне кажется. От переутомления. Пойду вздремну.

Ложится под кустик на травку и засыпает.

Мадоши: Эй, проснись! Ты же не увидишь взрыв! А я так старалась ради тебя! У тебя брата там убивают, а ты!..

Эдвард (сонно): Мадоши-тян, кого ты пытаешься обмануть? Все равно не убьешь… В этом фанфике Ал главный герой, ему еще долго отдуваться.

Мадоши: Называй меня Мадоши-сенсей!

Эдвард: С чего бы это? Ты ниже меня ростом.

Мадоши (обреченно): Сбылась мечта идиота. Вставай, ты! — пинает Эдварда по пяткам, после чего прыгает на одной ножке и трясет ушибленную.

Мадоши: Уй!

Эдвард: Вот, а туда же, в сенсеи… ты запомни сначала, какая нога у меня железная.

Мадоши: А чего я сделаю, если ты сплошь везде отзеркаленный?! Короче, вставай! Ну, тебе еще с вертолета падать!

Эдвард: А зачем, собственно?.. Пускай найдут меня селяне спящим… Сэкономим время и кучу усилий.

Мадоши: А затем, что несправедливо: Ала я убью…

Эдвард: Ну-ну…

Мадоши:… Ала я убью, а ты такой относительно неповрежденный! Вставай, лежебока! — снова пинает его, на сей раз не по пяткам, и снова скачет, тряся отбитой ногой.

Мадоши: Уй! Я чего-то не поняла: у тебя ж металл только до колена?!

Эдвард: Вот что значит развитая мускулатура. До Армстронга мне, конечно, далеко…