Даже если достигнем дна живыми, это вряд ли что-то изменит. У меня все суставы свело от холода, и я не представлял, как такими замерзшими пальцами можно будет отвязать линь от балласта или ввести код открывания шлюза. По большому счету, у нас не было ни малейшего шанса. Но мне было горько не за себя — настоящий охотник и должен погибать в океане. Меня угнетала мысль, что Леська много лет проведет в тюрьме, а это никому еще не шло на пользу. Хотя, судя по тому, как это дело раздули, там и до смертной казни не далеко. Как это ни страшно, но я бы предпочел такой исход событий. В смерти гораздо меньше страшного, чем в длительном заключении.

— Я же говорила, что мы умрем, — раздался в наушниках синтезированный голос Молчуньи.

— Жалеешь?

— Нет. Что может быть лучше, чем умереть в океане? Пусть это будет на совести Жаба. Мне уже и не больно совсем. Все онемело. А Леську жалко.

— Ее скорее всего тоже убьют. Нет ничего более жестокого, чем толпа, потерявшая рассудок от ужаса. А в новостях я увидел именно это.

— Да. Разотри мне спину. Невозможно так, ничего не чувствовать.

Я взялся мять ей спину, а она щипала меня, но даже эти усилия мало к чему привели — мы совсем окоченели. Бросив взгляд на глубиномер, я с трудом различил цифру. Оказалось, что мы почти достигли дна. Тут же звонкий удар о базальтовое дно возвестил, что балласт достиг конечной точки, и мы повисли в полосе ила, качаясь на веревке, как аэростат.

— Старайся держать глаза закрытыми, — посоветовал я. — Иначе ил под веки набьется.

— Какая теперь разница?

— Может, «Валерка» недалеко. Майк ведь держал «Рапид» точно над местом.

Я попытался переключить компьютер в режим компаса, но закоченевшими пальцами не мог нажать крошечные кнопки.

— Вот барракуда! Не могу переключить монитор!

Молчунья не ответила. Ей было трудно шевелить пальцами, складывая жесты. Тогда я догадался стянуть перчатку с руки и сунуть ее краешком в рот. Зубами нащупать нужную кнопку оказалось намного проще, я прикусил ее пару раз и глянул на табло. Теперь оно показывало направление на радиомаяк и расстояние до него в метрах.

— «Валерка» совсем рядом, — показал я, снова натянув перчатку. — Молчунья, не спать! Не спать!

Она не ответила, и я не был уверен, работает ли еще ее сердце. Пришлось приложить ухо к упругой груди. Оно еще стучало, хоть и очень вяло. Часы показали, что погружались мы не шесть минут, как я рассчитывал, а почти восемь. Совершенно утратив чувство осязания, еле шевеля руками, я подтянулся по линю до дна и начал подтягивать балласт в нужном направлении. Кто бы мог подумать, что на преодоление всего десяти метров у меня уйдет больше минуты и почти все остатки жизненных сил? Но именно столько времени я потратил на то, чтобы добраться до шлюза «Валерки».

— Молчунья, очнись! — показывал я знаками Языка Охотников, совершенно упустив из виду, что мои слова переводятся в буквы на ее наглазном мониторе.

Слышать-то она меня не могла, а глаза уже наверняка закрыты. Опомнившись, я начал ее расталкивать, потому что кроме нее некому было ввести код открывания шлюза. Я хоть и слышал цифры, которые она передала Долговязому, но и не думал их запоминать. Первые три цифры были триста семьдесят пять, а вот что дальше, я бы не вспомнил и ради спасения жизни.

Понятно было, что это конец, если не привести Молчунью в чувства. Но она никак не реагировала на мои попытки. Я вспомнил, что Долговязый хватал ее за грудь, чтобы выдернуть из бессознательного состояния, но когда я попробовал подергать ее за соски, это не произвело никакого эффекта. Похоже, она плотно вырубилась, и такие уловки уже не годились.

Я подумал, что, может быть, воздействие на более интимное место окажется эффективнее, но сделать этого уже не успел. Жуткая боль во всем теле сделалась невыносимой, и я сам начал проваливаться в черную бездну, лишенную ощущений. Там было легче.

Боль отступила, померкла, сердце стучало все медленнее. Я увидел Леську. Она сидела на берегу тихого, спокойного океана и бросала голыши в медленно набегавшие волны. Она была красивая, как никогда, шелковая рубашка на ней трепетала от легкого ветерка, то скрывая фигуру, то подчеркивая ее рельеф. Видение растворилось, пропало, словно на него накинули черный занавес, и я понял, что умираю. Страха не было, боли тоже, только невыразимая грусть защемила сердце.

И вдруг на черном фоне явственно проявилось жутковатое пупырчатое лицо Жаба.

— Умирать собрался, Копуха? — усмехнулся он. — Рано, рано еще. Память тренируй. Десятизначные коды должен запоминать с первого раза, а ты восьмизначный не смог в памяти удержать. Но это на будущее. А пока вот тебе оставшиеся пять цифр.

Он поднял лист пластика, на котором стилом были начертаны недостающие знаки кода.

— Просыпайся! Представь, что ты в Антарктиде, в лютый мороз. Верный способ! Сердце сразу разгонится. Только цифры не забудь.

Я ничего не мог представить и видел только лицо Жаба.