Перед обедом на борт поднялась Сони. В своей белоснежной накидке с капюшоном, длинных перчатках серо-стального цвета и брюках с пижонскими клешами она ничем не напоминала мандалорианку и, лишь когда накидку сняла, образ сразу изменила бескаровая кираса, надетая поверх куртки с укороченными рукавами. Сони с ходу спросила, куда можно подключить накопитель, благодарно кивнула, приняв от меня керамическую чашку с горячим кафом – на дворе не Африка, всё-таки – и принялась рассказывать, что удалось выяснить ей и остальным за полдня. Оказалось, что две недели назад в Цитадели произошла диверсия. Взрывом перебили один из энерговодов, одновременно грамотно закоротили другой, отчего, теоретически, могла взорваться энергостанция, но сработала защита, и лишь выгорели выходные преобразователи. Виновных отыскали быстро, ими оказалась ячейка Сопротивления из пяти человек. Сони удалось добыть их портреты и кое-что из данных имперского следствия. В данный момент Рука Вейдера госпожа Тано проверяла данные военных дознавателей и пыталась добыть у обвиняемых дополнительные сведения об их связях. Тонкость состояла в том, что старшему из повстанцев едва исполнилось шестнадцать лет. Четыре мальчика и девочка. Надо сказать, я давно не питал иллюзий типа "онижедети", знал: подростки бывают куда более жестокими, чем взрослые садисты и маньяки. Особенно фанатики с хорошо промытыми мозгами. Но дальнейшая информация мне откровенно не понравилась.

— Один из мальчишек местный, — продолжала доклад Сони. — Мать его работала техником в складском комплексе базы, вот на неё объективка.

— Уволена? — спросил я.

— Казнена по приказу коменданта.

— Хм. То есть, тоже была замешана?

— Нет, не похоже. Амис подпоил одного сержанта после дежурства, по словам того, история была премерзкая. Поскольку причастность госпожи Брейтс имперцам доказать не удалось, комендант пришил ей неповиновение прямому начальнику.

— Доблестная имперская армия… — как ругательство, произнёс я.

— Ага, она самая. Был бы человек, а статья найдётся.

Ещё мандалоры выяснили, что господин комендант прилюдно пообещал выставить тела казнённых подростков на всеобщее обозрение. Что-то это мне очень напомнило. Не столь важно, официальная то политика или инициатива отдельного ублюдка. Раз допускается, значит, с этим согласны на самом верху.

— В общем, ясно, — сказал я. — Отлично поработали. Переключайтесь на поиск подрядчиков. Кстати, посмотрите, нет ли чего по вашим каналам вот на эти четыре корабля и их экипажи.

— Поняла. Наблюдение за Цитаделью не снимать? Я залезла в их систему видеоконтроля…

— Молодец! Продолжай, только не спались.

— Есть не спалиться. Кстати, в тот кабак я подсунула химическую зажигалку, — подмигнула она. — Ползала выгорело.

— Это уже перебор. Но ладно, владельцу будет урок.

Размышляя над полученной информацией, я задался вопросом: а какие, собственно, полномочия имеют "руки", "глаза", и другие автономные "части тела" двух ситов? В Голонете об этом говорилось как-то неопределённо, такое впечатление, что Сообщество само толком ничего не знает. Я полез в Блуждающую Библиотеку и получил парадоксальный ответ. Вестники могли всё… и ничего. Их права ограничивались тем, что поручил им шеф, ни шагу дальше. Если джедаи во время войны были генералами, и даже падаваны являлись старшими по отношению к клонам-солдатам и экипажам кораблей, имперские аколиты сами по себе – ноль. Местные власти и военные были обязаны лишь предоставлять им связь и транспорт по первому требованию, остальное – "в рамках предписания", не более. Другими словами, Осока, например, не могла расследовать обоснованность казни матери подозреваемого, раз обвинение не имеет отношения к теракту.

— Полагаешь, она захотела бы в этом копаться? — усомнилась Падме, когда я озвучил ей эту мысль. — С точки зрения имперцев, вполне логично. Человек, возможно, замешан, а доказательств нет, значит, нужно избавиться от него под любым доступным предлогом. Выполоть заразу с корнем.

— Или шантажировать парня, заставить дать показания. Он не заговорил, мать казнили.

— На самом деле, скорее всего, так и было. Я-то тебе озвучиваю оправдания правоверных сторонников "твёрдой руки".

— Твёрдая рука не обязательно беззаконие. Как и демократия не обязательно бардак.

— Надеюсь, Осока это понимает, — вздохнула Падме, по лицу её было видно, что она в этом далеко не уверена.

Казнь пятерых диверсантов состоялась вечером того же дня, как раз в тот момент, когда я занимался проверкой только что подключённых манипуляторов. Сообщил мне об этом Корки, через комлинк. Он говорил, и губы его кривились от отвращения:

— Представляешь, что придумал этот урод в фуражке? Вморозил их в лёд живьём! А ледяные блоки приказал выставить у входа в Цитадель.

— Она присутствовала? — спросил я.

— Да.

— И очень пристально смотрела на коменданта, — включилась в разговор Сони. — У меня было чувство, что вот сейчас достанет меч, прирежет это животное и остановит изуверство.

— Однако же, не остановила, — вздохнул я. — Всё, идёт, до связи!

На Осоку было больно смотреть. Под глазами её появились чёрные мешки, она вся ссутулилась, ноги переставляла так, будто на каждой привязана пудовая гиря. Она вышла из кабины турболифта, проходя через дверь гостиной, тяжело оперлась на косяк, с размаху плюхнулась на диванчик.

— Тебя отвлечь или не трогать? — осторожно спросил я.

— Спасибо за заботу. Лучше не трогай. Я сейчас кидаться могу, — сказала она.

Я кивнул. Какое-то время мы сидели молча, тишина казалась вязкой и давящей. Глядя на тогруту, я думал о том, что сейчас она, должно быть, проклинает себя за то, что осталась "в контексте" и не остановила изуверскую забаву коменданта. И вдруг в голову мне пришла интересная идея. Я спросил небрежным тоном:

— Скажи, в имперской армии принято, чтобы офицеры проходили обследование у психиатра?