– Привет Марин, - ни с того ни с сего начал я вслух, - а я вот цветы тебе принес. Лилии, как ты любишь. Знаю, я редко дарил тебе цветы, но от этого, каждый из этих редких случаев становился более запоминающимся и ценным, верно?

Я нагнулся чтобы положить цветы у надгробья супруги, и, увидев в свете луны ее фотографию, неожиданно для самого себя хрипло всхлипнул, после чего глаза резануло и по щекам начали стекать горячие капли, оставляя за собой мокрые дорожки на морщинистом стариковском лице. Ноги вдруг стали ватными и опустившись на колени у самого надгробья я положил к нему пышный букет и по-детски отчаянно, разревелся во весь голос.

– Я люблю тебя, Маринка, - скуля и всхлипывая говорил я, - и всегда буду любить, но прошу – отпусти меня. Дай мне дожить свои последние годы не оглядываясь назад и не чувствуя за собой укоры совести. Мы обязательно встретимся там… Там…

Мое лицо вдруг исказила гримаса боли, а в груди словно взорвалась граната. Дыхание вышибло напрочь, и сколько бы я ни пытался, сделать хоть вдох мне не удавалось. В глазах поплыла мрачноватая картинка с жутковатым видом ночного кладбища, а руки, вцепившиеся в собственную грудь так и не смогли добраться до вмиг остановившегося сердца и последнее что я услышал, перед тем как окончательно распрощаться с этим миром – слегка хрипловатый, но от этого не менее задорный женский смех, показавшийся мне вдруг чертовский знакомым и всего одно словосочетание:

– Еще слишком рано…