– Да ладно! Не слышал что ли о госпрограмме всеобщего крещения? Мы теперь вас всех можем в снегу крестить прямо на месте, где поймаем.

– Нет такой программы, – твёрдо ответил Платон. – У нас пока ещё не христианское государство. Конституцию никто не отменял.

– Какие мы все грамотные, а! – взмахнул рукой Андрей. – Ты посмотри только! Говорят же ему: покрестись и иди домой спокойно. А он отпирается. Паспорт мы ж тебе изменить не можем, дурья твоя башка. Ночь, тишина – никто не увидит. Ну, давай, становись на колени, перекрестись, я тебя в снежок окуну тройку раз, и пойдёшь, куда шёл.

– Это произвол. Здесь наверняка висят камеры. А я обязательно напишу заявление в полицию. Верните паспорт.

– Напугал! Выкинут твоё заявление. Давай не задерживай. Перекрестись, наконец!

– Я не буду...

– Андрей, – вставил Савва. – Дай-ка мне его паспорт.

Коржаков протянул карту другу, а тот сунул её парню:

– Держи.

– Ты что, Савка?

– Поиграли – и хватит.

– Да ну тебя, – бросил Андрей и обратился к Платону: – Значит, ты идейный. Даже в темноте ночью перекреститься не можешь?

– Не хочу. Не хочу вам подчиняться. Сами рабы и других рабами видеть хотите. Хрен вам. Идите сами у своих идолов на коленях стойте.

– Савка, ты слышал, что эта мразь говорит?! – вспылил Андрей. – Это мы рабы? Это у нас идолы? Да ты понимаешь, что сейчас сделал? Ты себя под статью подвёл, придурок! Оскорбление религиозных чувств. Понял? Руки! – приказал Коржаков. – Давай руки сюда. В камере сегодня спать будешь!

– Эх, дружиннички, – скривился Платон. – Больше прицепиться не к кому было? Никуда я с вами не пойду. Нарядились в форму и ходят важные. Клоуны, блин!

– Твою мать! – проскрежетал Андрей, отстёгивая дубинку. – Ты доигрался.

Лицо Коржакова исказилось и приобрело выражение, памятное Савве ещё со школы, с того самого раза, когда Андрею попытался сопротивляться Миша Гущин. Но в этот раз Васильев отмалчиваться в сторонке не собирался. Когда Коржаков взмахнул дубинкой, Савва остановил его руку:

– Что ж ты делаешь?! – и крикнул парню: – Беги отсюда!

Тот бросился наутёк. Андрей рванул за ним, но Савва ухватил друга за шиворот, и Коржаков, развернувшись, рухнул лицом в снег. Когда он поднялся, парня и след простыл.

– Савка! – взвился Андрей. – Какого хера?!

– Такого! – кричал в ответ Савва. – Тебе тех мужиков не хватило? Ещё кому-нибудь вломить захотелось? Руки чешутся?

– И что?!

– Так ищи настоящих преступников, а не бросайся на первого встречного!

– Это ж атеист! Их вообще «мочить» надо!

– Тогда можешь и меня прям тут «замочить» как эволюциониста!

Андрей в сердцах пнул сугроб:

– Б.., Савка, весь вечер коту под хвост! Твою ж мать!

– Всё, – отрезал Васильев, срывая красную повязку. – Забирай, я домой пошёл.

– Да иди ты хоть к чёрту! Чтоб я ещё раз с тобой дежурить пошёл? Неженка малахольная!

Савва молча засунул руки в карманы и, не оборачиваясь, зашагал к остановке.

Март 2043 года. Россия, Воронеж

Пролетали дни. С той ночи совместного их с Андреем дежурства Савва ни разу не разговаривал с другом. Да и Коржаков не стремился снова «наводить мосты». Оба лишь бросали при встрече друг другу «привет». Витя тоже старался избегать общения с Саввой, стыдясь за своё поведение, но не желая опускаться до извинений. Прощения попросил за двоих Тимофей в первый же день занятий второго полугодья. Улыбаясь, они с Саввой пожали друг другу руки, однако прежним их общение уже не стало. Сысоев сторонился Васильева и хотя старался завуалировать своё к нему отношение, делал это настолько неумело, что Савва быстро смекнул что к чему и больше не ставил одногруппника в неудобное положение.

После баскетбольных тренировок, когда Андрей уносился домой как ураган, Савва стал чаще разговаривать с Данилой. Бывало, что, увлёкшись дискуссией, они проходили пешком несколько остановок и только потом разъезжались по домам. Обсуждали по большей части баскетбол и последние успехи ЦСКА в Евролиге, восторгались «проходами» центровых и трёхочковыми бросками защитников, спорили о правомерности назначения штрафов и о том, что судьи будто специально не замечают фолы противников.

Однажды после занятий приятели сидели в кафе неподалёку от университета и потягивали горячий зелёный чай с жасмином.

– Троф спрашивал как у тебя дела, – заметил Гусельников. – Не заходил ты давно к нему.

– Повода не было.

– Уже во всём разобрался? – усмехнулся Данила.

– Да. Ты хочешь это обсудить? – Савва поставил чашку на стол и откинулся на спинку кресла.

– Да ну! – махнул рукой Гусельников. – Здесь? Слишком народу много. Ты вот что: если захочешь поговорить, приходи к нам на собрание.

– К вам?

– Да. Ты ж ведь понял. На левом берегу, в Масловке, у моего знакомого свой дом. Мы там часто собираемся. Я тебе черкну адресок потом.