– И ты подлинно ничего не видел в замке?

Лорд Генри развёл руками.

– Я не мистик и не очень-то верю в дьявола, пойми. Если что-то где то мелькало, я не считал нужным придавать этому какое-то значение, я же не женщина. Не хотелось уподобляться истеричным горничным и перепуганным кухаркам. Я же солдат.
– Корбин замялся, но продолжил, - я знаю, Фрэд, такие вещи не утаишь, и я не прошу тебя молчать об увиденном здесь, однако, если можешь, постарайся не сильно распространяться о наших семейных делах. Это просто просьба, просьба другу, ибо у меня нет друга ближе, чем ты.

Монтгомери кивнул.

– Ну, что ты? Я и не собирался ни с кем говорить об этом.

– Придётся, Фрэд, этого всё равно не избежать. Такого не скрыть. Просто я полагаюсь на твою порядочность и скромность.

Старый герцог снова кивнул. Корбин, конечно, был прав, шила в мешке не утаишь. Гибель Хилтона и Грэхема не может не наделать шума в обществе, она, разумеется, будет подробно обсуждаться. Их там хорошо знают и назовут жертвами безрассудства. Наверняка возобладает мнение Марвилла и Говарда - и так ли оно на поверку было глупо?

– Завтра с утра я думаю уехать, ты не возражаешь?
– спросил он Корбина.

– Ну, что ты, конечно, нет. Я уговорил кухарку остаться, но, боюсь, это ненадолго. Можешь себе представить, вчера ей снова померещился призрак в прачечной? А уйди она - мои гости останутся голодными. Я провожу герцогиню в её имение и поеду в Лондон.

Тут неожиданно появился Ливси и попросил Корбина срочно прийти на кухню. Тот с досадой хмыкнул, но последовал за Джорджем.

Его трость с тонким золотым кольцом осталась у кресла. Монтгомери взял её, повертел в руках. В ней не было ни зажигалки, ни пистолета. Обычная трость? Старик крутанул металлический наконечник, и трость моментально удлинилась вдвое, и тут же из тонкого штыря появился ещё один. Герцог некоторое время в недоумении смотрел на девятифутовую палку. Что это? Удочка?

Тут в голове у него точно что-то сомкнулось и вспыхнуло. Мелькнуло белоглазое лицо Гелприна, его странные последние слова... Старик торопливо, заслышав в конце коридора голос Корбина, вскочил, сложил трость и, завернув наконечник, положил её на кресло.

В нём сработало что-то, чего он в себе раньше не замечал - чувство опасности, животный страх. Монтгомери поднялся и, пожаловавшись на нестерпимую головную боль от вони болота, чуть по-стариковски волоча ноги, направился к себе в покои, пожелав вошедшему Корбину, уже взявшему свою трость, доброй ночи. В спальне старик до верха поднял раму и тяжело плюхнулся в кресло. Чёрная муть и дурной морок быстро рассеивались. Он всё понял. Точнее, начал понимать то, о чём говорил Гелприн.

Девятифутовая трость была вовсе не удочкой. У неё было совсем иное предназначение. Старик размышлял полночи, вспоминал, анализировал, сравнивал, потом, на рассвете, вызвал Джекобса, который появился тут же, словно ждал за дверью.

– Нужно собрать вещи, Джекобс...

Камердинер был вышколен, однако на сей раз торопливо и нервно перебил господина.

– Всё уже готово, милорд. Мы едем сейчас?

Монтгомери медленно поднял глаза на слугу.

– Сразу после завтрака. А что?

– Ничего, милорд, - голова Джекобса нервно дёрнулась, - вы абсолютно правы, поспешим.

– Вы напуганы, Джекобс?

Камердинер не стал отрицать этого.

– Да, сэр, очень. Мне здесь не нравится. Может быть ... мы позавтракаем в Сохэме?

– Вы что-то заметили?
– вкрадчиво поинтересовался старый герцог.

Джекобс покачал головой, не глядя в лицо господину.

– Нет, милорд, ничего определённого, но мы сделаем правильно, если уберёмся отсюда поскорей. Я взял на себя смелость... распорядился ...закладывать ваш экипаж.

Монтгомери молчал. В другое время подобное поведение слуги рассердило бы его, он не любил, когда кто-то, тем более камердинер, принимает решения за него. Однако не сегодня. Мелькнувшая в его голове догадка, за ночь ставшая уверенностью, мрачной и леденящей душу, не умолкая, твердила то же самое. "Беги, беги отсюда" - разве не этот помысел определял сейчас его поступки? "Раз уж вам случилось столкнуться с дьяволом, милорд, вы поступите мудро, избегая бездны..." Страх и тяжесть давили сердце.

Нельзя сказать, чтобы Монтгомери понял все, некоторые вещи оставались необъяснимыми, но мудрость и опыт старика говорили ему, что пытаться понять всё до конца смертельно опасно.

– Хорошо, Джекобс, едем.

– Да, милорд, - в голосе Джекобса прозвенело почти не сдерживаемое ликование. Он торопливо протянул господину трость и дорожный плед, вытащил из-за ширмы в гостиной собранные саквояжи и, едва не опережая милорда, спускавшегося по парадной лестнице, поспешно потащил их к выходу.