Это было вполне безумно, но, по-видимому, безрассудство заразно. В каком-то невероятном помрачении, Лиза козырнула адмиралу и встала к панели управления. Вдохнула, выдохнула и положила руки на рычаги.

— Начинайте, капитан!

И Лиза плавно повела правым рычагом вперед, одновременно осторожно играя левым рычагом. Скорость была небольшая, — еще даже не скорость, а легонькая подработка вспомогательным двигателем. Но, тем не менее, громада крейсера медленно двинулась вперед, и «Гогланд» начал аккуратно отходить от башни, втягиваясь в пологую кривую подъема с разворотом. Секунда, другая…

— Малый ход! — приказала Лиза и почувствовала подошвами сапог, как судорогой прошла по кораблю волна вибрации. Это включились маршевые двигатели.

Крейсер шел, чуть задирая нос, плавно, спокойно набирая скорость и высоту. Он был огромен, но послушен, легок в управлении, впечатляюще великолепен…

Прошло несколько минут, Лиза завершила маневр отхода и, когда крейсер лег на курс, передала управление капитану Бахметьеву.

— Безукоризненно! — сказал ей в глаза Ксенофонтов. — Давно не испытывал такого удовольствия. Благодарю вас, капитан Браге! — и отдал ей честь.

«Что это было? Как я смогла?!» — ужаснулась Лиза, но в следующее мгновение увидела улыбающегося ей Ильина и еще одного офицера, в качестве одобрения показывавшего ей большой палец. Это был Иван, разумеется. Холодновато-собранный боец невидимого фронта и Лизин двоюродный зять в придачу.

Через неделю «Гогланд» ушел на север, патрулировать Карское море на границе с неспокойной Гипербореей, от которой то и дело жди беды. А вместе с крейсером исчез из жизни Лизы и капитан-лейтенант Ильин. Оно и к лучшему! У этих отношений не могло быть будущего, и поэтому их не к чему было затягивать.

Но вот, что любопытно, уже через несколько дней после той памятной прогулки на «Гогланде», Лиза поняла, что же с ней тогда произошло. Думала над этим. Вспоминала. Анализировала, и, в конце концов, додумалась. Елизавета умела управлять тяжелыми кораблями, но не имела опыта. В Академии, разумеется, пробовала, и на практике, наверное, водила. Однако в таком деле, талант иногда значит больше, чем годы практики. Елизавета чувствовала корабль. У нее было чутье на правильные действия, интуиция, безукоризненное чувство массы, пространства и движения. Но Лиза не была на этот раз всего лишь медиумом почившей в бозе Елизаветы Браге. Это она сама — Лиза Берг — двигала рычагами управления, располагая крейсер в пространстве в соответствии с векторами скорости, движения и инерции, целью и намерениями, возможностями и их реализацией. Она сама. Впервые самостоятельно и осмысленно.

Открытие поразило Лизу. Заставило сомневаться и недоумевать, но в глубине души она уже знала — слияние произошло. Лиза теперь была уже не совсем Лизой. Она и выглядела иначе, и думала по-другому, и чувствовала на иной манер. Эта Лиза, например, оказалась женщиной довольно-таки свободных нравов. Не проститутка, прости Господи, но на полпути к бляди, это точно. Пила, пожалуй, многовато, курила, просыпалась от боли в правом плече, в голени и бедре, носила на теле шрамы, ругалась и сквернословила, но главное: она — пилот. Испытывать восторг от полета, ощущать аэромашины, как саму себя — вот это стоящие чувства! Правда, ей не хватало пока еще знаний, но Лиза трудностей не боялась. Сидела за столом в своем совершенно замечательном кабинете и, прихлебывая чай с морошкой, читала технические описания и наставления, воспоминания известных капитанов, штурманские росписи и метеорологические таблицы.

Изменения происходили постоянно, или, может быть, они в ней давно уже произошли, но Лиза обратила на них внимание только сейчас. Раньше она любила готовить, особенно печь пироги, но теперь ей это разонравилось, зато она могла с дотошностью провизора четверть часа «создавать» настоящий марокканский чай на поморский лад. Имелся в природе и такой гастрономический изыск: китайский зеленый чай сорта «Люань Гуапянь», английская мята, палочка цейлонской корицы, кавказский бадьян и калифорнийский лайм. Но при всем при том самым сложным блюдом в ее кулинарном арсенале стал теперь «пастуший пирог», который, на самом деле, не совсем пирог, и о существовании которого Лиза раньше даже не подозревала. Дома, в Ленинграде она теоретически знала, как делать картофельные котлеты с мясным фаршем внутри, но никогда их не готовила, полагаясь на искусство мамы и бабушки. А вот в Шлиссельбурге она готовила картофельную запеканку часто и по разным рецептам, почерпнутым, как из книг, так и из рассказов знатоков.

Изменились вкусы, поменялись предпочтения. Елизавета Браге любила природу, как ее видит пилот, сверху, — на расстоянии, — портретную живопись и симфоническую музыку. Лиза Берг знала природу изнутри, как видит ее турист, с запахами, звуками, тонкими оттенками красок. Она предпочитала пейзажную живопись, и легкую музыку. Пьеха, Кристалинская, — что-то такое. Нынешняя Лиза приходила в восторг от оперных арий, могла долго и с интересом рассматривать рисунки моделей одежды, фотографии обнаженных красавцев и красавиц и сложные геометрические орнаменты. К природе она относилась спокойно. Могла отметить красивый пейзаж, увиденный с высоты, или понаслождаться минутой покоя у тихого ручья, но и только.

Она стала другой, вот в чем дело.

Совершенно неожиданно для себя, уже в десятых числах апреля Лиза начала ждать весточки от Райта, но американец не объявлялся. Это нервировало, но не звонить же ему самой! Лиза пару раз вытаскивала на свет божий визитку с золотым обрезом, но неизменно убирала назад. Без последствий. А Райт, скотина, позвонил ей лишь двадцать шестого, в восемь тридцать утра. Лиза как раз начала тягать гири — были у нее припасены на такой случай две пудовые, — когда в кабинете затрезвонил телефонный аппарат.