Проснулась мокрая. Во всех смыслах. Сердце билось, как сумасшедшее, и казалось, что она все еще там, в его объятиях. Но постепенно сознание прояснилось, и Лиза поняла, что это всего лишь сон. Ничего не было, и, слава Богу! Но…

«Ты просто обезумила, подруга! Вот же ересь какая! Совсем крыша поехала?!»

Ей стало стыдно, но сон — это всего лишь сон. Эфемерность, ставшая реальностью. Приснился и все. Но с другой стороны, сон это просто иная грань бытия. Его уже не отменишь и не сотрешь из памяти. Разве что сам забудется с течением времени. Одно утешение — это все не по-настоящему, в смысле, не на самом деле, и кроме самой Лизы об этом никто не знает и не узнает. И уж, тем более, Тюрдеев! Вот кому об этом действительно знать не следует, так это ему!

Лиза села в постели, взяла с надголовной полки портсигар и зажигалку и хотела, было, закурить, но передумала.

«Успеется…»

В каюте царила полумгла — шторки иллюминатора задернуты и пропускают совсем мало света. Сумрачно и тепло, но хотя бы не жарко. Судовой климатизатор работал на полную мощность, но за бортом как-никак конец июня в африканской пустыне, и этим все сказано. Лиза выбралась из постели и кинула взгляд на часы. Полдень с копейками, то есть спала она всего ничего: часа четыре, никак не больше. Но возвращаться в объятия Морфея, расхотелось. Последний раз сон с мужиками — вернее, с одним единственным, но неопределенным мужчиной — снился Лизе года два назад, еще в той жизни. И был он легким и приятным и ни к кому конкретно не относился. Не то теперь. Слишком много эмоций и перебор с конкретикой, не говоря уже о Тюрдееве, спать с которым Лиза себе запретила. Раз и навсегда.

Она приняла душ, оделась по погоде, в широкие и короткие — на пядь выше щиколотки, — штаны и блузку из франкского батиста. Налила себе из термоса стакан холодного чая с мятой и лимоном, села за письменный стол, на котором с вечера осталась едва начатая прочтением книга «Были и небыли старой Африки», закурила и перелистнула страницу.

«Шествие царей. Некрополь Кассосу», — прочла Лиза название нового параграфа.

Перед ней на странице книги была фотография рельефа на стене царской усыпальницы близ деревни Кассосу. По какой-то одним яруба известной причине, царский некрополь был построен в отдаленной горной местности, без дорог и человеческих поселений. Царей в нем хоронили без малого триста пятьдесят лет, но затем без видимых причин прекратили, оставив сооружение, похожее на дворцовый или храмовый комплекс, в запустении и безвестности на следующие двести лет. Даже деревня, давшая название некрополю, и та возникла всего сто лет назад, когда река Дессеу сменила русло. Но дело не в этом, а в самом рельефе. Барельеф украшал фронтальную стену так называемой Передней камеры. Он, как, впрочем, и все помещение, пострадал во время одного из многочисленных землетрясений, а может быть, и от нескольких. Но четыре крайние левые фигуры «первых царей» народа яруба, искусно вырезанные из твердого камня, сохранились. И у всех четверых, как с изумлением обнаружила сейчас Лиза, был афаэр. У троих он висел, как украшение, на шее, и у одного, того, кто начинал ряд, — на вытянутой вперед правой руке. Казалось, царь указывает на что-то, видимое только ему одному, и афаэр свешивается с его запястья…

«Так просто?»

Но она ошибалась. Не просто.

Лиза пробежала глазами текст. История открытия царской усыпальницы, ее описание, гипотезы о происхождении, назначении и причинах долгого забвения, и ни слова об афаэре. Похоже, для тех, кто изучал некрополь яруба, это была всего лишь мелкая, маловажная деталь. Одно из множества украшений, — ожерелий, браслетов, серег и прочего, — которых на царях, и в самом деле, было более чем достаточно.

«Мило… Но, с другой стороны…»

С другой стороны находился рисунок из блокнота Мари Нольф, и значит, кто-то эту мелкую деталь все-таки обнаружил, и более того, этот кто-то видел или сам предмет, или его точное изображение. И еще этот человек знал, как эта вещь называется.

«Афаэр… Что это за слово?»

Словаря языка яруба Скиапорелли Лизе не подарил. Она его купила сама. В том самом книжном магазине, с которого и начались ее падуанские приключения. Купила по спонтанной прихоти. Без цели, и уж точно, без задней мысли. Захотела и купила…

Лиза взяла с книжной полки увесистый том «Грамматики языка яруба с приложением самого полного яруба-немецкого словаря» и начала его пролистывать в поисках слова «афаэр». По идее, по-немецки оно должно было выглядеть точно так же, как и на франкском языке. Слово-то, скорее всего, не переводилось, а транскрибировалось.

«Или это называется транслитерацией?» — но этого Лиза не помнила.

Впрочем, не суть. Слово нашлось, вот в чем дело.

«Афаэр — нуминозное понятие, относящееся к древнейшей составляющей системы верований народа яруба, обозначает врата в сакральное пространство, в котором перемещаются трансцендентные аватары богов и души царей и героев. В частности, упоминается в „Сказании о Кво“, повествующем о древнем герое народа яруба Кво Анаташи — „щите народа“, — который после смерти вошел в сонм богов, так называемого, Нижнего пантеона, то есть в круг „исполняющих обязанности“, став „привратником афаэр“ — или в другом переводе „ключником дверей обратной стороны“.»

«Ох, ты ж! Вот же, умеют люди сказать так, что ни хрена не поймешь! Афаэр, твою душу мать!»

«Ну, и что мне теперь с этим делать? — подумала Лиза, прочитав словарную статью в третий раз подряд. — Может быть, это и вовсе ерунда? Какой-нибудь хренов артефакт, интересный, разве что, музейным крысам! Артефакт… Трансцендентный… Вот же б-дь!»

В конце концов, что бы ни думала Лиза о дочери профессора Нольфа и о нем самом, Мари девушка ученая. И афаэр в этом случае мог оказаться всего лишь темой ее очередного изыскания.

Снялись в ранних сумерках и до рассвета шли общим направлением на юго-запад. При этом, как и прежде, часто меняли курс и старались, где только возможно, использовать для укрытия естественные складки местности. Учитывая последнее обстоятельство, каждую ночь Лиза проводила в кресле пилота по две вахты подряд. Ее гоглы позволяли отчасти видеть в темноте, концентрируя остаточное освещение — свет звезд, например, или луны, скрытой тонким облачным покровом, — но дело, разумеется, не в изумительных свойствах венецианских очков, а в том, что у Лизы реакция лучше, чем у других, да и зрение, как выяснилось, острее.