Шрифт:
Дорогая Салли!
Пожалуйста, передай Джесси, что я считаю все это чепухой. Надеюсь, она не подарит мне подушечку для булавок: у меня и без того есть три такие подушечки! Я забыл, о чем написал ей, тогда как она помнит мое письмо наизусть. Как ты теперь видишь, произошло следующее: письмо из моего ума перешло в ее ум подобно тому, как человек переходит в новый дом. Хотел бы я знать, показался ли письму Джес-син ум теплым и уютным и нравится ли ему в новом доме так же, как в старом? Мне кажется, что когда письмо впервые попало в Джессин ум, оно оглянулось вокруг и сказало:
— Бедное я, бедное! Никогда мне не будет покоя в этом новом уме! Как я хотело бы вернуться в старый ум! Ну зачем здесь такая огромная, громоздкая софа, на которой может разместиться дюжина людей? И на ней еще надпись: «ДОБРОТА». Я не смогу одно занять всю софу. В моем старом доме было всего лишь одно кресло — прекрасное мягкое кресло, в котором только и было место, что для меня, и на спинке кресла было написано «ЭГОИЗМ». Другие люди не могли беспокоить меня, так как для них не было кресел. А что за дурацкий стульчик стоит там, у самого огня, с надписью «СКРОМНОСТЬ». Видели бы вы, какой высокий стул стоял в моем старом доме! Сидя на нем, вы едва не доставали головой до потолка. И на нем, как вы догадываетесь, красовалась надпись «САМОМНЕНИЕ». Это гораздо лучшее название, чем «СКРОМНОСТЬ». А теперь посмотрим, что там в буфете. В моем старом доме в буфете стояла только одна большая бутыль с уксусом с надписью «ДУРНОE НАСТРОЕНИЕ», а этот буфет сверху донизу набит какими-то банками. Все они полны сахара, а на этикетах — надписи, да какие: «Любовь к Селли», «Любовь к Кэйт», «Любовь к Гарри»! Нет, терпеть не могу подобной чепухи! Выброшу-ка я их из окна!
Интересно, что сказало бы это письмо, попади оно в твой ум. И что, как ты думаешь, оно нашло бы там? Шлю Джесси, Кейти, Гарри и тебе привет и четыре поцелуя — по одному на каждого. Надеюсь, по дороге ничто не разобьется.
Любящий тебя Льюис Кэрролл
Р. S. Передай Джесси мою благодарность за письмо.
Гертруде Чатауэй
Вокзал в Рединге (по дороге в Честнатс, Гилдфорд)
13 апреля 1878 г.
Дорогая Гертруда!
Поскольку мне пришлось пробыть здесь полчаса, я успел изучить путеводитель от крышки до крышки (большинство вещей я изучаю так же основательно, и поэтому по самую крышку набит всякими полезными сведениями), и знаешь, к чему я пришел? Мне кажется, что на следующей неделе в любой день я смогу приехать в Винчфидц поездом, который прибывает туда в час дня. Выехав из Винчфилда в 6.30 я смогу вернуться в Гилдфорд к обеду. Следующий вопрос: далеко ли от Винчфилда до Ротервика? Не вздумай обмануть меня, испорченный ребенок! Если расстояние от Винчфилда до Ротервика больше 100 миль, то я не смогу навестить тебя, и бесполезно об этом разговаривать. Если же оно меньше, то возникает еще один вопрос: на сколько меньше) Это очень серьезные вопросы, и, отвечая на них, ты должна быть серьезна, как судья. Перо твое не должно улыбаться, а песок, которым ты промокаешь написанное, должен быть сух (возможно, ты возразишь: песок не может быть сух, так как в нем всегда есть сок, а вот песка в соке быть не должно, но все это шуточки, и тебе не следовало бы шутить, когда я прошу тебя быть серьезной), когда ты сядешь писать в Гилдфорд ответы на эти два вопроса. Можешь заодно сообщить мне, живешь ли ты все еще в Ротервике, у себя ли дома, получила ли ты мое письмо и все ли ты еще маленькая или уже стала взрослой, собираешься ли ты на море следующим летом и сообщить мне о чем угодно еще, что тебе известно (кроме алфавита и таблицы умножения). Шлю тебе 10000000 поцелуев.
Твой любящий друг Ч. Л. Доджсон
Агнес Халл
Крайст Черч, Оксфорд 17 октября 1878 г.
Нечего сказать! Из всего ужасного, что когда-либо совершила юная леди десяти лет от роду, дабы сэкономить один пенни, пересылка по почте чудной книжки, над которой я провел столько бессонных часов, бандеролью, чтобы углы ее были ободраны по дороге, сама книжка неминуемо зачитана всеми почтовыми служащими (которые имеют обыкновение читать такие книжки, подсыпав предварительно угля в огонь, и оставляют на всех страницах черные отпечатки своих пальцев), а ее красивый кожаный переплет исцарапан почтовыми кошками, словом, из всего ужасного такой поступок ужаснее всего. Ты вряд ли заслуживаешь того, чтобы получить книжку снова, кошмарный ребенок. Разумеется, мне ясны те истинные побуждения, которыми ты руководствовалась. Ты думала, что если пошлешь мне книжку по почте, то я буду ждать от тебя приложенного к ней письма, а ты слишком горда, чтобы снизойти до какого-то там письма! Ох, гордыня, гордыня! Как она портит ребенка, который в остальном вполне сносен! А хуже всего, когда человек гордится своим происхождением. Помимо всего прочего, я не верю, что фамилия Халл такая древняя, как ты утверждаешь, и что Яфет взял себе фамилию Халл {17} якобы потому, что он построил остов Ноева ковчега. Я вообще не уверен, что у ковчега был остов. И когда ты утверждаешь, будто жену Яфета звали Агнессой и тебя назвали в ее честь, ты все просто выдумываешь. Кроме того, я сам также произошел от Яфета: поэтому тебе не следует слишком высоко задирать свой нос (и подбородок, и глаза, и волосы)!
17
«Халл» — по-английски означает «остов», «каркас».— Примеч. пер.
Негативы высушены и покрыты лаком, и все, кроме двух самых больших с твоими снимками, отправятся в местную мастерскую, где с них сделают отпечатки. А те два, которые я хочу послать в Лондон, придется где-нибудь оставить, чтобы фотограф из Танбридж-Уэллса мог взять их и сделать с них отпечатки. Это будет небольшим приятным поручением для Эви...
Передай всем от меня привет и три... Нет, бесполезно пересылать что-нибудь по почте, все равно до тебя не дойдет, и ты не заслуживаешь ни одного...
Твой любящий друг Льюис Кэрролл
Менелле Уилкокс
Крайст Черч, Оксфорд 20 октября 1878 г.
Дорогая Нелла!
Большое спасибо тебе за кольцо для салфеток, но я никогда ничем таким не пользовался и надеюсь, что ты не станешь возражать, если я предложу тебе подарить его кому-нибудь другому. А если тебе действительно хочется сделать что-нибудь для меня, то сшей мне лучше мешочек (хотя бы квадратной формы шириной с лист писчей бумаги). Вот это будет действительно полезная вещь, и мне будет очень приятно иметь такой мешочек. Вышей на нем свои инициалы, и я всегда буду помнить, кто сделал его для меня.
А теперь я хочу рассказать тебе кое-что. Как-то раз в Истберне мне довелось увидеть... Кого бы ты думала? Ну, конечно же, ты сразу догадаешься: Снарка {18} ! Впрочем, это был не то чтобы Снарк, но весьма близко к тому. Я зашел к одной своей знакомой, у которой гостила маленькая девочка. Домашние звали ее Бибби. (Она приехала из Индии, и ей семь лет. Вот было бы здорово, если бы ее прислали твоей маме: я уверен, что девочка тебе очень понравилась бы!) Вдруг в комнату вошел ее братец, и я чуть было не подумал, что он учинит что-нибудь непотребное, ибо моя знакомая воскликнула:
18
Персонаж из поэмы Льюиса Кэрролла «Снарк» — неведомое существо, за которым охотятся (весьма своеобразно!) остальные герои, в том числе Пекарь. В конце поэмы Снарк оказывается Буджумом — другим неведомым существом, при виде которого Пекарь бесследно исчезает.— Примеч. пер.