О том, как писателю зайти в тупик, и как попытаться из него выйти.
История одного невроза
Пьеса-полумонолог в двух частях
Часть 1. Книжный червь
Действующие лица:
Игорь - уже не очень молодой (около тридцати лет) писатель, которому не удаётся издать ни одной книги.
Марина - его жена.
Вера - подруга Марины.
На сцене часть типовой городской квартиры, кухня и спальня. Действие попеременно происходит то в одной, то в другой комнате. Начинается в кухне, спальня затенена.
Обстановка в кухне "приличная" без излишеств: стандартный набор бытовой техники, шкафчики, обеденный стол. Свободного пространства маловато.
Вечер. Игорь и Марина одеты в домашнюю одежду. Они только что поужинали, теперь Марина сметает со стола крошки, а Игорь одной правой рукой пытается мыть в раковине посуду. Его левая рука в гипсе.
Часть реплик герои произносят как монолог, обращаясь к зрителям в зале. Часть - в форме диалога. При этом подразумевается, что "внутренние" монологи друг друга они если не слышат в точности, то угадывают - это взаимопонимание людей, знакомых давно и близко.
Игорь (к залу). Нет ничего смешнее доморощенного сочинителя, который боится унизиться до грязных тарелок. Ах, быт убивает мою поэтическую натуру!.. Тарелки, мытьё полов, беготня по магазинам - всё это родителям, жёнам, детям, кому угодно. А моё дело - творить! А скажи ты мне, напечаталась твоя поэтическая натура где-нибудь? Что? Десять брошюрок за свой счёт? "Стихи.ру"? Ну-ну... Нет уж - убивает, не убивает, а поел - так вымой за собой. Сочиняешь стишки, или прозу, или вообще ничего - грязь-то, она после всех одинаковая.
Не удержав очередную тарелку, роняет на пол.
Марина. Хотя бы сейчас-то можешь не доказывать, что ты не такой, как все эти доморощенные сочинители.
Игорь уныло смотрит на разбитую тарелку. Понятно, что он как раз из тех людей, которых быт "убивает", и только усилием воли заставляет себя разделять домашние обязанности с женой. Марина хочет подобрать осколки, но он её опережает. Марина дожидается, когда он всё соберёт и выбросит.
Ну, для инвалида ты больше чем достаточно помог. Остальное сама сделаю.
Игорь. Ты не обязана. Тебе всё это так же опротивело, как мне.
Пытается продолжить мытьё посуды.
Марина (к залу). Ну да, он прав. Но я не хочу, чтобы он мучился ещё и комплексом вины из-за меня. Истерики, ломание рук, "я для тебя пожертвовала всем" - это не совсем обо мне. Или даже совсем не обо мне. Да, я тоже не чуждый творчества человек, хотя не так помешана на сочинительстве, как он. Мне вполне хватило бы журналистики, только чуть-чуть другой, чем та, которой занимаюсь. Поинтереснее. Журналы об искусстве, о путешествиях - вот это было бы для меня. Но он-то вообще не журналист. Он сочинитель. Ему нужно придумывать миры. Мне наша городская газета с вечными проблемами жэкэха и чиновничьими речами просто надоела. А с ним всё хуже. Он там того гляди с ума сойдёт. А самое плохое, что так с ним будет на любой работе. Ничего не изменится. И ничего не изменится, если мы съездим в Египет или Турцию. Дальше-то на наши журналистские зарплаты вряд ли уедешь... Но дело не в деньгах, не в их количестве и не в расстояниях до курортов. У него - идея фикс, мечта идиота, назовите как угодно. У меня... тоже мечта. О немного другой жизни.
(Игорю, стараясь улыбнуться). Всё, Игорь, хватит. Говорю же, для инвалида ты достаточно помог.
Мягко, но настойчиво отбирает у него оставшуюся посуду и сама принимается за мытьё.
Игорь (косится на свою загипсованную руку и тоже через силу улыбается. К залу). Инвалид по собственной глупости. Надо же было в спарринге так перестараться! А я ведь даже не знаю толком, зачем на старости лет стал ходить в секцию. Ну да, на третьем десятке пойти в каратэ - это "на старости лет". Поначалу казалось, тренировки помогают - забываешь об умственной работе, преодолеваешь трудности, чувствуешь себя... живым. По-настоящему живым. Но теперь этого нет. Осталась одна цель: подвигаться здоровья ради, чтобы сутками за компьютером не сидеть. Глупая цель. Здоровье нужно, чтобы жить. Но зачем жизнь, в которой ничего не можешь сделать? Сколько себя помню - я ничего не мог сделать. Ничего настоящего. Только сочинял истории. И довольно долго мне этого хватало.
С серьёзными занятиями спортом мне, конечно, не по пути. Чувство такое, что зря трачу в спортзале время. А мог бы и полезнее как-нибудь... Но вот ведь какая штука: как заведётся чуть побольше свободного времени - праздники там, или две недели отпуска - проводишь его на удивление бездарно. Работать толком не получается ... Работать над книгами, имею в виду. Выходит, что урывками, между статьями для газеты да между тренировками работается лучше. Поэтому из-за руки я даже больничный брать не стал. Неохота месяц в четырёх стенах сидеть.
Выходит из кухни и плетётся в спальню.
Оставаясь одни, герои говорят, обращаясь больше к себе самим, чем к залу.
Марина (заканчивает уборку, садится на стул, устало кладёт руки на колени. Усталость её не столько физическая, сколько душевная). Удивительно, что он сделал хотя бы это - женился на мне. Когда у человека выдуманные друзья в семь лет, это нормально. Но в семнадцать... Нет, я не смеюсь над ним, не издеваюсь. Тут, скорее, отчаяние. Сознание собственной беспомощности. Я ведь люблю его. Люблю, но ничем не могу помочь. Какая у него была улыбка, когда он признавался в этом мне, рассказывал об этих своих воображаемых друзьях... (Улыбается тепло и растерянно). Он говорил мне то, чего не говорил никому другому, никогда. Это доверие. Это... ну да, любовь. Он тоже меня любит. И разве я могу судить его за то, что есть нечто, что он любит больше, чем меня? Больше, чем себя самого?