Шрифт:
– Разреши, конунг, я скажу им кое-что, – обратился Халльгрим к Чуриле. – Это ведь мой сын.
Он казался очень спокойным. Князь кивнул:
– Только не прогневайся… отрока я сам накажу.
– Не беспокойся, – усмехнулся викинг и полез вон из-за стола.
Видга приметил отца сразу, как только вошёл. И ему тут же мучительно захотелось вернуть время назад и остаться дома, в своём Конце, где не было ни Люта, ни конунга, ни Вестейна ярла…
– Дай сюда твой меч, – сказал ему Халльгрим.
Сказал не тихо и не громко, но так, что сердце Видги сперва бешено заколотилось, а потом ухнуло куда-то и пропало, точно вовсе остановившись.
Деревянными пальцами он распутал так и не развязанный ремешок. Вынул меч и протянул его отцу – рукоятью вперёд.
Халльгрим выхватил у него когда-то подаренное оружие… Железные руки с силой согнули закалённый клинок. Воронёное лезвие сперва упруго напряглось, потом с коротким щелчком переломилось надвое.
– Я думал, у меня есть сын! – сказал Халльгрим. И многие потом утверждали, будто он даже пошатнулся при этих словах, видно, нелегко они ему дались… А хёвдинг продолжал: – Спроси женщин, они покажут тебе пиво, которое я велел варить для эттлейдинга. А весной я хотел заложить для тебя драккар, и Олав обещал мне, что нелегко будет найти то море, где сыщется равный ему!
От лица Видги постепенно отлила вся краска, только кровь продолжала течь из ноздрей, и он больше не пытался её унять. Халльгрим сказал ещё:
– То-то мало печали оставил ты в Торсфиорде, когда мы уходили из дому. Ты всё говорил, как тебе надоело сидеть на одном месте. Ты, видно, хочешь, чтобы нам и отсюда пришлось удирать, как побитым собакам? Поджавши хвост?
Видга молчал.
Молчала, замерев, вся длинная гридница, и только Лют отчаянно извивался в руках у воинов, словно пытаясь что-то сказать. Но держали его крепко.
– Я не отец! – прозвучало в полнейшей тишине. – У меня нет сына. Я не знаю тебя. Убирайся прочь!
Неслыханная расправа потрясла всех. Видга медленно отцепил от пояса осиротевшие ножны. Бросил их под ноги отцу. И молча пошёл к дверям.
А Халльгрим вернулся на своё место и сказал с прежним спокойствием:
– Пускай отпустят твоего хирдманна, конунг.
25
К тому времени, когда Видга вступил под крышу длинного дома, люди уже укладывались по лавкам. По дороге он успел кое-как привести себя в порядок, и неладное заметили не сразу.
Но потом увидели – Видга рылся в своих пожитках и одно опускал в котомку, а другое молча швырял в горящий очаг…
Когда в огонь отправился маленький, ещё детский лук, костяные коньки и добротный кожаный пояс – подарки отца, которые он до тех пор хранил бережно и ревниво, – к Видге подошёл Сигурд и взял его за плечо.
– Что ты делаешь?
Рука Сигурда слетела с дёрнувшегося плеча. На обезображенном синяками лице горели бешеные глаза. И Сигурд отошёл, смекнув, что спрашивать дальше было небезопасно.
Разбуженный шумом, поблизости зашевелился Скегги. Зевая, приподнялся на локте и увидел, что Видга натягивал на плечи кольчугу…
– Ты куда? – испуганно спросил малыш. Видга, обдирая пальцы, застегнул на себе железные крючки и коротко бросил:
– Я ухожу.
Он вскинул на плечо тощую котомку. Выдернул из-под лавки верные лыжи. Бьёрн встал было у него на дороге, но Видга опустил руку на нож.
– Мы не ссорились с тобой, Олавссон…
Бьёрн, далеко не трус, счёл за лучшее предоставить его самому себе.
– Не наше это дело, – остановил он Сигурда, пытавшегося выйти за беглецом. – Я уже оказался раз между двумя жерновами. И не советую тебе совать туда нос!
Лыжи размеренно несли Видгу к лесу, черневшему впереди. Он гнал себя беспощадно – пришлось остановиться передохнуть, ещё не добравшись до деревьев… Какое-то время он стоял неподвижно, потом сбросил на снег свою котомку, сел на неё и застыл.
Куда бежать, для чего?
Мороз, от которого с гулом трескались стволы, легко раздвинул лохмотья его изодранной куртки, тронул мокрую от пота кольчугу.
Видга не почувствовал, как волосы надо лбом подёрнул ледок. А если и почувствовал, ему это было безразлично.
Морской берег… и корабли под полосатыми парусами, что один за другим проходили у горизонта… и никогда не сворачивали к берегу – взять его с собой… Не было больше тех кораблей: ушли далеко, назад не вернутся.
А ведь восходило же, алым цветком распускалось над фиордом прохладное утро, и маленький мальчик шёл к морю, ласкавшему чёрные камни… и чайки вились над ним с криком, и плакали надрывно, и он не знал, о чём они плачут, ведь вокруг так хорошо.