Несомненно, такое решение вопроса будет объявлено «притеснением отдельных лиц», но – теми, кто хотел бы «притеснить» всех нас сразу. Чем соглашаться на это, не справедливее ли выявить отдельное «лицо», притеснения заслуживающее? Если этот человек полностью оправдается перед приходским трибуналом, дело на этом будет закрыто. Если нет, ему придется либо исполнить долг, либо взвалить на себя бремя позора. У англосаксов была традиция «принижения» лиц, уклонявшихся от исполнения общественных обязанностей. Я предлагаю всего лишь вернуться к старому и справедливому закону.

Преимущество такой схемы действий состоит в том, что она не предполагает законодательной волокиты. Местному совету потребуются лишь подтвержденное законом право вызывать к себе гражданина и защита от судебных исков, связанных с диффамацией. Какие возможны тут возражения? Наверное, кто-то скажет: такие люди все равно откажутся идти в армию. На это останется лишь один ответ: столь бесчестный человек все равно не стал бы хорошим солдатом.

Должен извиниться, сэр, за длинное письмо, но мне кажется, что вопрос этот очень важен и сопряжен с опасностью. Неразумный подход к его решению может иметь серьезнейшие последствия. Впутываемые сюда экономические аргументы не кажутся мне убедительными, ибо основная масса призывников уже подписала контракты; условия последних мы нарушить не вправе, так что снижение зарплаты коснулось бы только новых рекрутов. Остается надеяться, что компромисс (мной ли предложенный, или другой, более удачный) будет найден, и мы сможем самым эффективным образом использовать боевой потенциал наших людей, позволив каждому исполнить свой долг без всякого принуждения. Последнее всегда было чуждо нашему обществу и породить в нем может лишь самые опасные настроения.

1915 г.

Я с интересом и сочувствием ознакомился со статьей господина Уэллса о возможном развитии хода военных действий, но полагаю, что он с излишней легкостью отмахивается от мысли, что исход войны может быть решен разгромом немцев на полях сражений. При всей своей дальновидности де Блок, предсказавший окопную войну, оказался не в силах предусмотреть ни мощи современной артиллерии, ни разрушительной силы снарядов – иначе он, наверное, был бы сдержаннее в своих выводах.

К концу сентября британские и французские войска оказались на грани истощения, однако ресурсы союзников – как человеческие, так и технические – значительно возрастут к началу весны. Неоценимый опыт отдельных побед также должен сыграть для нас роль путеводной нити. Главное же, наши войска наконец-то получат защитные средства, которые позволят избежать лишних потерь в ходе штурмовых атак. Ответственность за то, что этого до сих пор не случилось, лежит на совести наших армейских организаторов, поскольку проблема обсуждалась едва ли не с первых дней войны. А на исходе 18-го месяца военных действий канадский полковник пишет мне: «Наконец-то наш полк получил около пятидесяти касок. Случись это раньше, сколько жизней было бы спасено!»

Да, сегодня блоковские окопы действительно неприступны, но кто может поручиться, что завтра они не превратятся в опаснейшую ловушку? Прорыв, осуществленный внезапным сосредоточием сил и рассекающим ударом мобильной части, позволит захватить не только десятки, сотни орудий, но и тяжелую артиллерию по всей линии фронта. Единственный маневр способен разорвать фронт пополам, сделав все его позиции уязвимыми. Сейчас война идет под диктовку Блока, но не исключено, что история еще докажет ошибочность его идей. Я, во всяком случае, отказываюсь принять пораженческую доктрину, согласно которой победной в этой войне будет лишь тактика постепенного изматывания противника.

1915 г.

… Неужели нельзя как-то призвать к порядку порочных женщин, которые охотятся в Лондоне за нашими солдатами и заражают их своими болезнями? О том, как эти гарпии (благодаря агитации добросердечных глупцов получившие право свободно заниматься своим грязным делом) заманивают поодиночке солдат к себе в номера, опаивают их отвратительным зельем, которое держат у себя же для этой цели, и затем заражают их, рассказал мне знакомый констебль по особым поручениям, работающий в том районе столицы, где сосредоточены притоны. Мы закрываем музеи (к более жалкой экономии не прибегала, наверное, еще ни одна великая держава), зато двери борделей у нас нараспашку! Молодой человек из дальних краев, получивший возможность первый и, наверное, последний раз в жизни провести несколько дней в самом сердце нации, не увезет с собой впечатлений о шедеврах искусства и античных сокровищах. Зато в клоаку британской столицы его окунут насильно. Отдавая должное Клубу Юнион-Джека, Союзу молодых христиан и другим организациям, пытающимся изменить существующее положение дел, хочу заметить, что это – вопрос законодательства, а не частных инициатив. Мы отплатим нашим колониям черной неблагодарностью, если после всего, что они для нас сделали, вернем им их сыновей больными душой и телом…

Судя по письмам, идущим ко мне сплошным потоком, англичане наконец осознали весь ужас нынешнего положения дел. Для тревоги имеются все основания. Придет время, и братские народы спросят Англию: «Как позаботилась ты о юношах, посланных нами в помощь тебе?» Нелегко же ей будет найти ответ. Сможет ли она, подобно епископу Лондонскому, заявить, что «многие из них сами напросились на неприятности»? Вряд ли это оправдает тот факт, что мы спровоцировали этих солдат, предложив им соблазн, перед которым трудно устоять любому мужчине. «Тротуары полны женщин, поджидающих жертв; многие зазывают к себе мужчин из окон средь бела дня, другие пытаются силой затащить их вовнутрь. Полицейские, которых вокруг немало, похоже, беспомощны…». Что ответим мы гражданам британских колоний, когда те бросят нам укор? Промямлим, что и свою молодежь столь же легко и бессмысленно принесли в жертву пороку? Каким же жалким будет такой ответ!