– Лягу сейчас спать, – говорила Тина сама с собой вслух, – Посплю подольше, а там видно будет.

Двор был пуст. Самое тихое утреннее время: все работающие уже на работе. Все учащиеся – в учебных заведениях. А старики и младенцы едва-едва просыпаются. Тина даже подумала, не присесть ли ей на лавочку на детской площадке, но потом решила, что лучше идти прямиком домой.

– Раньше на Покров снег ложился, – сказала себе Тина, – а сейчас – ничего. Сухо. Все поменялось. И все – к худшему. Природе стало наплевать на нас. И нам друг на друга тоже.

Внезапно что-то ткнулось в ее руку. Не сильно, но настойчиво. Она даже вздрогнула. Никого ведь нет вокруг. Но что-то живое идет рядом и дышит прямо ей в ладонь. Ей страшно было взглянуть. Почему? Что она боялась увидеть? «Оно», как у Стивена Кинга? «То самое, непонятное»?

– Все самое страшное с тобой уже приключилось, – усмехнулась Тина, – так что бояться потустороннего «этого» не имеет смысла.

Она опустила глаза и увидела большой черный нос у своей руки. Крупная неуклюжая псина тащилась рядом, еле-еле двигая ногами. Тина остановилась. Нос еще сильнее уткнулся в ее руку.

– Бедная собака, – сказала Тина, – у тебя нет дома. И ты голодная, да? Но у меня нет ничего для тебя: видишь – пустые руки. Я не знала, что тебя встречу.

Псина все поняла, но не уходила. Стояла рядом. Тина сделала шаг к подъезду. И собака сделала шаг. С трудом, но сделала. Умные глаза молили: «Не бросай Помоги!» В прежней своей жизни Тина ничего не смогла бы прочитать в этих огромных глазах. Повернулась бы и ушла, жалея, конечно, неприкаянное существо, но жалея мимолетно и бездеятельно. Не в дом же ее вести в самом деле? Тогда, в той жизни все горе мира существовало за незримой, но непроницаемой стеной. Где-то с кем-то что-то случалось, да. Но далеко, очень далеко. И главное, казалось: не подпускать. У нее ведь была семья: муж, дочь. Их покой и удобство – прежде всего. Остальное – далеко, как пустыня Сахара или вечные снега на вершинах Гималаев.

Но прежняя жизнь скончалась месяц назад, и за это время Тина, оказывается, стала чувствовать чужую боль, как свою. Во всяком случае собачью боль она вдруг ощутила со всей остротой.

– Дай-ка я погляжу, что с тобой, – сказала она собачине.

Та стояла и ждала. Надеяться ей, видно, было больше не на кого. А ее собственные силы и возможности явно равнялись нулю.

Тина обошла собаку и ужаснулась: на правом боку вся шерсть несчастного животного была сожжена, несколько ран на черной коже кровоточили. Смотреть на это раньше она бы себе не позволила: тьфу-тьфу-тьфу, не моя болячка. Но сейчас она понимала, что придется действовать, помогать, иначе грош ей цена с ее болью и собственными страданиями. Она дрожащими пальцами потыкала в телефон, отыскала номер скорой ветеринарной помощи и вызвала на дом врача, назвав свой адрес.

– Пошли домой, – велела она псине, – Сейчас доктор Айболит примчится, будет тебя лечить. Ты дойдешь сама? Постарайся. А то я тебя не донесу.

Собака понимающе посмотрела и, как показалось Тине, слегка кивнула. До подъезда они шли минут десять. Каких-то пятьдесят шагов! За эти десять минут Тина внимательно разглядела страдалицу. Бродячие псы легко определялись по грязно-рыжему окрасу, приземистости и общему ощущению звериной дикости, от них исходящей. Этот найденыш если и был ничьим, то в первом поколении. Крупная, лохматая, черно-белая, с небольшими рыжими пятнами – сенбернар в ее роду явно присутствовал. Скорее всего случилось непредвиденное, породистая мать родила неизвестно от какого папаши. Щенков раздали. Или выбросили? Мог, конечно, и породистый папаша постараться. Впрочем, это вопрос не главный. И вообще никакой. Им надо было шаг за шагом приблизиться к подъезду. И как только они это сделали, подъехала скорая.

– Вы к нам, – сказала Тина ветеринарам, вышедшим из машины, – Мы старались домой попасть, но не успели.

– А мы почему-то без пробок доехали, – удивился звериный доктор, – обычно в пробках стоим в это время, а тут долетели, как на крыльях.

Он мельком глянул на пациента, к которому был вызван и постановил:

– Бродячая?

– Да, – кивнула Тина, – но не беспокойтесь. Я за все заплачу. И… я потом ее у себя оставлю. К себе возьму.

– Это если мы еще на белом свете жить останемся, – задумчиво сказал врач, присаживаясь на корточки перед псиной, чтобы получше рассмотреть раны, – Тут люди хорошо постарались: и жгли, и пинали, и кололи. Странно, что глаза целы. Люди любят глаза выкалывать и лапы псам ломать…

– Нелюди, – ахнула Тина.

– Люди, – поправил ее опытный доктор, – просто люди.

На носилках внесли псину в ее новый дом. Зашили раны. Взяли анализы. Сделали несколько уколов.

– Бок может так и не зарасти: видите, ожоги какие. Хотя бродяги – они живучие. Почувствует, что домой попала, смысл жизни обретет и воспрянет духом. Посмотрим. И если все будет хорошо, прививки надо поскорее сделать, – велел врач, – Девочка молоденькая, не больше года ей, зубы в прекрасном состоянии. Подкормится, успокоится, пролечим – красавица получится всем на зависть. Только шерсти много от нее. Вычесывать умаетесь. Но задача номер один – выжить. Да, собакин?

Девочка чуть-чуть вильнула хвостом. Изо всех сил постаралась.

– Сейчас уснет и спать будет долго. Вы пока в аптеку сходите, купите все, что я тут написал. И давайте, будьте здоровы!

Тина взялась выхаживать, лечить, кормить, вычесывать. Лушка помогала, что было сил. Через месяц никто не узнал бы в красавице-псине прежнюю полумертвую доходягу. Долго не могли подобрать ей имя, пока однажды собака не подошла к Луше, создававшей какую-то очередную курсовую, и не положила свою увесистую лапу на клавиатуру лэптопа.