Шрифт:
Он проснулся только тогда, когда спецназовцы окружили кресло и один из них сильно пнул по его спинке.
– Пора вставать!
– Сикдир [95] ... – пораженно выдохнул азербайджанец, надеясь, что это слово сыграет роль волшебного «сим-сим».
Но окружившие его боевики в масках и с оружием никуда не исчезли, они стояли вокруг него, направляли на него оружие – как всадники Апокалипсиса, явившиеся неизвестно откуда и разрушившие до основания примитивный уютный мирок охранника, тупого сторожевого пса, который и знал-то в жизни одного хозяина и несколько команд.
95
С...ись, от...сь (азерб.).
– Вставай, петушина! – сказал по-русски один из боевиков и опрокинул кресло. Попытавшийся встать азербайджанец получил удар ногой такой силы, что изо всех сил врезался головой в решетку.
Один из боевиков бросил автомат, выхватил нож, схватил охранника за волосы, задрал ему голову, повернул ее в сторону сжавшегося в углу юноши.
– Говори, кто? Кто это сделал?! Говори, а то зарежу, как свинью!
– Это не я! Не я, рафик! Не я!
– А кто?! Кто?!
– Это мюдюрь! Мюдюрь! Он мюдюря оскорбил, мюдюрь сказал его опустить!
Боевик дернул ножом – и охранник захрипел, забулькал горлом...
– Убрать. Сейчас этот... птсмер [96] придет.
Внизу уже собрали всех мюдюрей, кто был в доме, из троих двое были голыми, их оторвали от удовлетворения их сексуальных потребностей. Один из них, с аккуратной с проседью бородкой и двумя шрамами от пуль на груди (подарок от русского спецназа, Грозный две тысячи первого года, еле живым вынесли), увидев спускающихся сверху штурмовиков, крикнул:
96
Армянский аналог нашему «лох», только жестче. Означает человека, которому женщины не дают.
– Ты знаешь, на кого ты руку поднял, шакал?! Я твою мать е... буду, и твою дочь е... буду, и твоего сына тоже е... буду, гандын [97] ?!
Армен вскинул автомат, нажал на спуск – и бородатый рухнул на пол, завывая и прижимая руки к животу, откуда меж пальцев засочилась темная, почти черная кровь.
– Ы-ы-ы...
Руководитель азербайджанского землячества рухнул на колени, пополз к стоящему ближе всего штурмовику.
– Не убивай, ага [98] , не убивай! Все сделаю, только не убивай! Квартиру перепишу, дом перепишу, фирму отдам, все для тебя сделаю, Аллаху буду молить! Только не убивай, ага, у меня дети малые, Аллахом прошу, не убивай!
97
Гандын? – понял? (азерб., произносится обычно с вызовом).
98
Брат (азерб.).
– Какой ты нам брат? – сказал командир боевиков. – Падаль, азерская тварь... Сев камак арвамол [99] .
– Ты армян, да? Армян? Не убивай, я в Карабахе не был! Я не воевал! Я из Баку давно уехал, много тут живу, да! Не убивай!
Армен отступил в сторону – и мимо него на пинках спустили с лестницы хозяина дома.
– Ну, что делать с этими... – спросил по-русски командир.
– Ты от ... да? – Пашаев назвал имя известного и очень влиятельного человека в российских силовых структурах. – Он ошибся! Я ничего не брал у него! Я ничего не брал! Давай, брат, позвони своему старшему, решим дело миром. Позвони или скажи, я сам позвоню, скажи номер, да. Все можно...
99
Чернож...ый п...рас (арм.).
– Заткнись, гнида!
В сопровождении Мамикона в просторном вестибюле появился доктор математических наук Давид Славикович Абрамян – белый как мел, безумные глаза, пистолет Стечкина в подрагивающей руке.
– Это он твоего сына опустил, – сказал Армен, показывая на голого Асима Пашаева.
Абрамян вскинул пистолет.
– Умри!!!
Первая пуля попала Пашаеву в живот, тот согнулся и завизжал, как свинья, которую режут, вторая и третья пуля прошли мимо. Армянские боевики бросились в стороны, потому что Абрамян стрелял куда попало, и пули могли попасть в кого угодно. Руководитель землячества, голый как есть, бросился к двери на четвереньках – довольно резво, но очередь из «узи» догнала его, и он свалился на пол, оплывая кровью. Семнадцатая из пуль, выпущенных Абрамяном, попала в ногу бывшему бакинскому еврею – и тот упал на пол, что-то причитая на идиш.
Абрамян жал на спуск до тех пор, пока в магазине были патроны – и когда затвор отошел назад и пистолет уже не стрелял – он все равно нажимал на спуск и кричал что-то на не знакомом никому языке.
Командир боевиков достал пистолет и выстрелил в голову ювелиру, а потом слабо трепыхающемуся на полу бородатому. Они получили свое сполна.
Еще двое вывели из подвала Вадима, он был в шоке и ничего не соображал, смотрел на все происходящее выпученными глазами, и в них плескалось ядовитое, мутное, как нефть, безумие. Ему дали какую-то одежду, какую нашли.
Армен подошел к доктору наук Абрамяну, осторожно отобрал у него пистолет – руки у него были в перчатках.
– Уведи своего сына отсюда, брат... – сказал он Абрамяну. – Нечего ему тут делать.
Абрамян заплакал. Навзрыд, как баба.
– Все, все... Мамикон, уведи их. Помогите ему.
Когда их увели, Армен недовольно покачал головой. Все, что он делал, ему не нравилось, с азерами он разобрался, это да, но... все равно это было грязно и подло. И необходимо. Нужно было помнить то, что все это – он делает ради Армении.