Рядом с колесом бронетранспортера, пырхающего сизым дымом на холостых, в самой грязи лежал человек, отличающийся от других намного более качественным обмундированием и винтовкой – у него был польский «Берил-2010» с новым подствольником, принимающий магазины от «М16», – такими в польской армии были вооружены части, прошедшие Афганистан, потому что в Афганистане магазин от «М16» является почти что стандартом в силах стабилизации, и очень удобно – когда солдаты разных армий пользуются одними и теми же магазинами и могут поделиться магазинами в бою. Еще у него был прибор наблюдения, какой обычно применяют снайперы – и с его помощью он тщательно осматривал район путепровода.

Звали этого солдата Иван Борош, и он был надпоручиком аэромобильной бригады Войска Польского, прошел Афганистан. Опыта в выслеживании снайперов ему было не занимать.

Рядом, прижимая к себе снайперскую винтовку Драгунова – увы, у украинской промышленности пока не могло получиться ничего подобного, даже новые снайперские «Галили» опытные снайперы при возможности, не раздумывая, меняли на старую, советских времен «СВД», – лежал капитан развалившейся уже украинской армии Павел Заточный. Он лежал так, чтобы колесо его прикрывало – поляк пока не дал ему никаких заданий, просто сказал лежать тихо.

Наконец после долгого, молчаливого осмотра – Заточному казалось, что в это время в воздухе на неслышно высокой ноте, как комар, звенит гитарная струна – Борош опустил прибор наблюдения, шумно пополз назад, за колесо бронетранспортера.

– Ничего нет, – констатировал он, – ушел, песий сын.

– Там дальше Луганка и за ней садоогороды. Возможно, туда ушел, – с равнодушной усталостью констатировал Заточный. После почти месяца тяжелых боев, после штурма Лисичанска – он устал так, как не уставал никогда в жизни, и иногда подумывал, что только пуля может быть избавлением от такой усталости.

– Надо идти дальше, – сказал поляк.

Капитан только пожал плечами, сказав этим все, что можно сказать десятками слов. Оба они знали, что рота не сдвинется с места. Это не рота даже... сброд дегенератов.

– Дождемся ночи... – сказал капитан, – или надо вызывать авиационную поддержку.

– Главный, Главный, это Двадцать третий! Главный, это Двадцать третий! Микола это, отзовись!

От отчаяния командующий ротой сичевых стрельцов назвал не позывной, а свое настоящее имя, чего делать было категорически нельзя.

– Главный, кто хулиганит в эфире?! – раскатисто рыкнуло.

– Микола это, Микола! – командир уже полностью забыл все правила и нормы радиосвязи, шпарил открытым текстом. – Нас валит снайпер, мы прижаты к земле! Он Вуйко, гад, завалил, Вуйко завалил!

– Двадцать третий, ты что несешь?

– Я в районе железнодорожного вокзала, дальше продвинуться не могу! Здесь работает снайпер! Он уже...

– Двадцать третий, повторите! Двадцать третий, на прием! Бисовы дети, кто там, рядом с Двадцать третьим, срочно выйти на связь!

– А что Миколы не слышно?

Надпоручик Борош вслушался в подозрительную тишину.

– Залегли?

– Никакой стрельбы нет...

– Глянем?

– Добре...

Один за другим перебежали к кирпичной стене. Заточный хотел идти дальше – но Борош остановил его, показал глазами на окно. Лучше двигаться внутри дома, пусть тут в каждой комнате может быть растяжка.

Заточный повесил винтовку за спину, вооружился «стечкиным», который он снял с убитого русского офицера под Киевом. Надпоручик Борош пошел вперед, держа наготове автомат – в таких ситуациях, как эта, он не бегал, не ссался, выполнял свою солдатскую работу четко и до конца.

В квартире, в которую они залезли – все было перевернуто вверх дном, было видно, что хозяева уходили в большой спешке, бросая все, что невозможно увезти. На полу валялось какое-то типичное для советской квартиры тряпье... старая мебель, примерзшая к полу, стекла были выбиты, батареи лопнули, и весь пол был залит подмерзшей водой. На стене, как напоминание о той, нормальной жизни, висела старая фотография годов еще тридцатых – и лица мужчины и женщины, поднимавших и защищавших огромную страну, не жалея для этого ни пота, ни крови – сурово смотрели на рвущих страну на части потомков.

Дверь в подъезд была заперта; Борош ощупал ее и отступил в сторону. Заточный отодвинул язычок замка – замок был простой, английский, дверь не слишком прочная, без особых хитростей, и осторожно потянул дверь на себя. Проклятые двери... здесь почему-то строили так, что двери все открываются наружу, а не внутрь... очень опасно.

За дверью никого не было.

Прикрывая друг друга, поднялись сначала на этаж, потом еще. На пятом этаже все двери были заперты, ломать их не стали, может, кто-то живет, может, заминировано – тем более что на четвертом – все три двери распахнуты. Они вошли в квартиру, выходящую балконом на проспект, балконы были совмещенные, так они перелезли на балкон, который вел в квартиру из соседнего подъезда. Та была тоже пуста, и там даже батареи не лопнули – хозяева, уезжая, не поленились спустить воду. Впрочем, в масштабах дома или целого города такая предусмотрительность мало что решает... Заточный представил, что будет, когда летом на улице будет под тридцать, и его аж передернуло.