Никогда еще спокойная атмосфера, царившая в стенах старого цистерцианского монастыря, не нарушалась так грубо; никогда дерзкий бунтовщик так легко не отделывался от должного возмездия. Но аббат Бергхерш был человеком слишком крепкой воли, чтобы хоть на минуту пасть духом и показаться сконфуженным перед лицом братьев, которые легко могли последовать дурному примеру и впасть в греховное заблуждение. Произнеся строгую, назидательную речь, аббат благословил братьев на возвращение к мирным занятиям и отправился к себе в келью. Долго он молился, стоя коленопреклоненным перед аналоем, как вдруг послышался осторожный стук в дверь.

Аббат не любил, чтобы прерывали его молитву, но строго нахмуренное чело его моментально прояснилось, когда на пороге появился худощавый юноша с золотистыми волосами, немного выше среднего роста, с выразительными чертами лица и статной, хорошо сложенной фигурой. Его ясные, задумчивые серые глаза и нежное ласковое выражение лица ясно свидетельствовали, что он воспитывался и развивался вдали от радостей и печалей суетного света. Однако слегка выдающийся подбородок и резко очерченный рот рассеивали всякое подозрение об изнеженности. Возможно, он и принадлежал к людям восторженным и чувствительным, полным сострадания ко всем, но проницательный наблюдатель и знаток человеческой природы сразу заметил бы, что под этой нежной оболочкой монастырского питомца скрываются врожденная мощь и твердость характера. Юноша был в светлом платье, хотя камзол, плащ и панталоны были сшиты из темного монастырского сукна. Через плечо надета была кожаная дорожная сумка, а в руке он держал большой окованный железом посох и шляпу, к тулье которой спереди была прикреплена оловянная бляха с изображением Божьей Матери.

– Ты уже собрался, сын мой? – спросил аббат. – Сегодня поистине день изгнания и расставания. Какое странное стечение обстоятельств! На протяжении одного дня нам пришлось вырвать гнуснейший корень зла и теперь расстаться с человеком, который поистине носит на себе отпечаток Божьего благословения.

– Вы слишком добры ко мне, отец, – ответил смиренно юноша. – Однако, будь моя воля, я никогда бы не расстался с этим святым домом.

– Разлука неизбежна, – ответил аббат, – я дал слово отцу твоему Эдрику, что по достижении тобой совершеннолетнего возраста ты пойдешь в мир, чтобы убедиться на собственном опыте, чего он стоит. Присядь, Аллен, ведь тебе предстоит длинный путь.

– Двадцать лет тому назад, – продолжал аббат, – твой отец, сокман [8] Минстеда, умирая, завещал аббатству три гайда [9] плодородной земли в ста милях от Мильвуда и оставил на нашем попечении своего младенца сына. Матери твоей уже не было в живых, а старший брат твой, теперешний владелец Минстеда, уже и тогда отличался невозможно грубым и скверным характером. Вот причина, по которой твой отец отдал нам тебя на воспитание, но с тем условием, чтобы ты не оставался в монастыре, а вернулся в мир.

– Зачем же вы гоните меня отсюда, коль скоро я достиг некоторых духовных степеней? – возразил с грустью в голосе молодой человек.

– Ты не давал монашеского обета и потому свободно можешь идти в мир. Ты был привратником?

– Да, отец.

– Молитвы об изгнании нечистой силы читал?

– Да, отец.

– Писарем был?

– Да, отец мой.

– Псалтырь читал?

– Да, отец мой.

– Но обетов послушания и целомудрия ты не давал?

– Нет.

– Значит, ты можешь вести мирскую жизнь. Но, прежде чем отпустить тебя отсюда, я хочу знать, какие ты приобрел у нас познания. Мне известно, что ты недурно играешь на цистре [10] и ребеке [11] . Наш хор понесет в твоем лице большую утрату. Но ты, я слышал, также режешь по дереву?

Бледное лицо юноши покрылось румянцем.

– Преподобный отец, брат Варфоломей научил меня резать по дереву и по слоновой кости, а также обращаться с серебром и бронзой. У брата Франциска я научился рисовать на бумаге, стекле и металле, почерпнул сведения, как составлять хорошие, прочные краски, которые не стирались бы и не темнели от времени. Он передал мне свое искусство по части дамасских работ, украшения алтарей и переплетения книг. Кроме того, я умею настраивать инструменты.

– Неплохой список! – заметил аббат, с гордостью глядя на юношу. – Тебе мог бы позавидовать любой клирик из Кембриджа или Оксфорда. Но как насчет книг? Боюсь, что в этом отношении ты недалеко ушел…

– Да, отец, по части книг я слаб, хотя и читал многих святых отцов.

– Но почерпнул ли ты какие-нибудь сведения о внешнем мире, в котором тебе придется жить? – перебил его с беспокойством аббат. – Из этого окна ты можешь видеть лес и трубы Баклерсхарда, устье Экса и сияющее море. Но скажи мне, Аллен, куда бы прибыл человек, севший на корабль, распустивший паруса и поплывший от этого места?

Юноша задумался и стал чертить концом палки план на полу.

– Отец мой, – ответил он, – этот человек приплыл бы к тем частям Франции, что находятся во владении нашего короля. Но если он повернет на юг, он сможет добраться до Испании и варварских стран. К северу у него останутся Фландрия, страны Востока и земли московитов.

– Точно. А что было бы, продолжи он путь на восток?

– Он прибудет в ту часть Франции, которая до сих пор является спорной, и мог бы добраться до прославленного Авиньона, где пребывает наш святейший отец, опора христианства.