– Это понятно.

– Все-таки я на двадцать лет тебя старше, и много чего в жизни повидал. Поэтому отношусь к вам, как…

– Как бабушка?

– Да.

Я чуть не подавился пивом от смеха.

– Ладно, попробую с ним сам поговорить.

– Давай, это будет правильно.

Джей потушил сигарету и вернулся к работе. Я решил вымыть руки. Из зеркала в умывалке на меня смотрело мое отражение. Вернувшись, я выпил еще одну бутылку, чтобы отделаться от неприятного чувства.

Было время, когда все хотели выглядеть крутыми.

Незадолго до окончания школы я решил выпускать наружу не больше половины своих сокровенных мыслей. Зачем я так решил, уже не помню, – но строго выполнял это несколько лет. А потом вдруг обнаружил, что добрую половину мыслей вообще не могу выразить словами.

Как это связано с крутизной, мне не совсем понятно. По-английски это называется cool, «хладнокровный» – в этом смысле меня можно сравнить со старым холодильником, который не размораживали целый год.

Я барахтаюсь в болоте времени и продолжаю писать эти строки, подстегивая засыпающее сознание пивом и табаком. По нескольку раз принимаю горячий душ, дважды в день бреюсь и без конца слушаю старые пластинки. Вот и сейчас у меня за спиной поют давно забытые Питер, Пол и Мэри:

«Dont think twice, it’s all right». [7]

На следующий день я договорился с Крысой встретиться в бассейне одного из отелей на окраине города. Лето шло к концу, к тому же добираться туда было неудобно, поэтому народу в бассейне собралось немного, человек десять. Половину составляли американцы, остановившиеся в отеле, – вместо того, чтобы плавать, они самозабвенно загорали.

Отель выстроили в стиле аристократического особняка. По его роскошному зеленому двору тянулись розовые кусты, отделявшие бассейн от основного здания. Они взбегали на невысокий холм, с которого хорошо было видно море, а также бухта и город.

Мы с Крысой несколько раз сплавали наперегонки в 25-метровом бассейне, потом уселись рядом в шезлонгах и открыли холодную колу. Отдышавшись, я затянулся сигаретой. Крыса умиротворенно глядел, как в бассейне плавает молодая американочка.

По безоблачному небу пронеслись несколько реактивных самолетов, оставив белые, будто замороженные следы.

– Такое впечатление, – сказал Крыса, глядя вверх, – что, когда мы были маленькие, самолетов летало больше. Причем, в основном – американские, двухфюзеляжные, с пропеллерами.

– «Р-38»?

– Нет, транспортные. Огромные, куда там «Р-38»… Одно время летали очень низко, можно было всю военную маркировку разглядеть. Еще помню «DC-б», «DC-7», а один раз видел «Сэйбер»!

– Ну, это давно…

– Да, при Эйзенхауэре. Тогда еще к нам в гавань крейсер зашел. В городе куда ни плюнешь – в моряка попадешь. И патрули. Ты видел патрули?

– Ага.

– Теперь все куда-то пропало… Хотя это я не к тому, что мне военные нравятся.

Я кивнул.

– Но «Сэйбер» был классный самолет! Пока не начал напалм сбрасывать. Ты когда-нибудь видел, как сбрасывают напалм?

– Видел, в фильмах про войну.

– Чего только люди не напридумывают! Хотя это они выдумали здорово. Кто знает, может лет десять пройдет – и по напалму будет ностальгия.

Я рассмеялся и достал вторую сигарету.

– Любишь самолеты, да?

– Когда-то хотел летчиком стать. Потом глаза испортил и раздумал.

– Понятно…

– Небо люблю. Сколько угодно могу на него смотреть – не надоедает. А когда не хочу, просто не смотрю.

Крыса замолчал минут на пять, а потом вдруг заговорил:

– Иногда становится невмоготу. Осознавать, что ты богатый, и все такое… Бывает, хочется убежать. Понимаешь?

– Как это – «убежать»? – удивился я. – Хотя… Если тебе и вправду так хочется – возьми да убеги.

– Наверное, это было бы лучше всего. Уехать в какой-нибудь незнакомый город, начать все с нуля… Разве плохо?

– Что, и университет бросишь?

– Да я его уже бросил. Возвращаться никакой охоты нет.

Глаза Крысы за темными стеклами продолжали следить за плывущей девушкой.

– А почему бросил?

– Ну… Надоело потому что. Хоть сначала и старался. Так сильно, что самому теперь не верится. До всех мне было дело – не меньше, чем до себя. Даже полицейские меня из-за этого били. Но приходит время, когда каждый возвращается на свое место. Только мне некуда вернуться. Знаешь, есть такая игра – все вокруг стульев бегают, потом садятся – а одному стула не хватает.