Поэтому, когда сбивая рогатки, обмотанные колючей проволокой, через не слишком глубокий ров, пересекающий дорогу, перевалился, завывая мотором, немецкий броневик, тяжелые пулеметы из фланкирующих бункеров стрелять не стали. Хотя «гочкисы» могли с двадцати метров порубить двенадцатимиллиметровую броню в клочья и еще худшее учинить с грузовиками и автобусами.

Немцы-десантники кричали на своем языке, испанцы — по-испански, итальянцы добавили в общий хор эмоционального накала: «Хох!», «Арриба, Эспанья!», «Дуче семпре рачионе!», «Пассеремос!», «Кончайте стрелять, придурки, тут все свои!» — создавая полную картину успешного прорыва ударного подразделения из тылов противника, возможно, обозначающего окружение Восточного фронта противника.

Отважные бойцы посыпались из кузовов, бросились пожимать руки и обниматься с боевыми друзьями, к которым пробивались так долго. Правда, будь капитан чуть понаблюдательнее, успел бы сообразить, что «камрады» уж очень аккуратно одеты для солдат, с боями преодолевших не одну сотню километров. И отчего на машинах, если позади еще гремит пехотный бой? По правилам надо бы наоборот.

Впрочем, на такие штуки легко покупались и советские солдаты и офицеры в сорок первом. Трудно думать о плохом, когда перед тобой — хорошее. А через секунды в ход пошли ножи, пистолеты, ручные гранаты и автоматы.

За несколько минут несколько домов, приспособленных под бункеры, площадки и проходы между ними, пулеметные гнезда были завалены трупами.

На третий год войны взаимное ожесточение достигло такого накала, что и в обычных боях пленных брали достаточно редко, а марокканцы республиканцев — вообще никогда. Спецназу, уходящему в глубокий рейд по тылам, они тоже ни к чему.

Только капитану Барсело было позволено остаться в живых, под честное слово. Он указал на карте расположение батальона, занимавшего позиции в пятнадцати километрах позади, между Ангуэсом и Уэской, имя его командира и позывной.

Телефоны тогда были плохие, голос передавали с большими искажениями, и республиканский офицер от имени капитана доложил, что с вражеской стороны к его заставе пробился германо-итальянский отряд, якобы выполняющий особое задание. Преследующие его коммунистические части отсечены и остановлены. Отряд на пяти машинах, имея при себе убитых и раненых, движется к Уэске. Просьба встретить и оказать необходимую помощь, так как застава таких возможностей не имеет.

Свое обещание республиканский офицер сдержал, капитан был отправлен с сопровождающим в тыл, а отряд, дождавшись подхода обеспечивающей группы, уже как бы легально двинулся на запад.

В это же время, не дожидаясь результата штурма заставы, три сводных взвода под общим командованием Гришина форсированным маршем двигались в сторону Уэски, обходя ее с севера. Двадцать километров по горным тропам при наличии проводника из местных не так уж много, хотя и несли бойцы на себе двухпудовую выкладку оружия и боеприпасов. Продовольствия — по банке свиной тушенки, полкило хлеба, две плитки шоколада, фляжке крепкого чая и фляжке коньяка. Шульгин шел на равных, только без груза — автомат на ремне, бинокль, пистолет и подсумки.

Первый бросок — пятнадцать километров, переменным аллюром: бег — быстрый шаг — снова бег.

На получасовом привале он получил сообщение от штурмовой группы, что она вышла на подступы к первой линии прикрытия города. Без потерь. Сашка приказал по возможности уничтожить ядро обороны без особого шума, а потом, заняв окопы и укрепленные узлы, развернуть тяжелое вооружение фронтом на запад и устроить «настоящий шум». Одновременно от имени старшего офицера доложить в штаб гарнизона Уэски, что крупные силы республиканцев силами более полка непрерывно атакуют и возможности держаться почти исчерпаны. В истерическом тоне требовать немедленной помощи, заявляя, что не позднее чем через час батальон будет уничтожен — или немедленно начнет отступление.

В этой «авантюре» ничего выдающегося не было для человека, знающего «неслучившееся прошлое» и «условное будущее». Любой толковый офицер в наше время понимает, что двести хорошо подготовленных и вооруженных автоматическим оружием рейнджеров за полчаса способны практически без потерь перебить восемьсот вражеских солдат, захваченных врасплох, малограмотных во всех смыслах, то есть неспособных оценивать обстановку и принимать хоть какие-то решения, кроме диктуемых спинным мозгом. Особенно ночью. По ночам не воевали даже немцы вплоть до сорок второго года.

Старые винтовки, ровесницы нашей «мосинки» — тоже не оружие в скоротечном ближнем бою.

Не говоря о Каховском сражении, где дивизия корниловцев и батальон Басманова днем в открытом поле разбили целую армию красных, в анналах истории имеются примеры взятия немецкими десантниками форта Эбен-Эмаэль и Крита, японцами — Сингапура. Сингапур, кстати, англичане считали действительно неприступной крепостью, многократно более мощной, чем Севастополь и Порт-Артур (которые, к слову, оборонялись почти по году), но позорно сдали его через неделю. Как и французы свою «линию Мажино».