Она не хотела такой участи для Деррика. Бекка желала ему здоровья и радости – того, что он сам себе твердил все время, и того, что предполагала его улыбка, предназначенная для окружающих людей. Ведь никто, кроме нее, не знал о другой половине его натуры – солнечной, но очень печальной.

Бекка подумала о Сете Дэрроу. Дженн сказала, что он будет счастлив, когда услышит о коме Деррика. Странно, что на допросе он ни словом не обмолвился об их поездке в лес Саратоги. Сет скрыл от копов, что именно она позвонила в службу спасения. Ее мысли переключились на Диану Кинсейл, ее собак и собаку Сета. Почему все остальные люди излучали «шепоты», а от Дианы ничего не исходило?

Бедный Деррик! Он лежал теперь в коме. Бекка больше не могла избегать пугающих вопросов. Она снова подумала о следе на краю обрыва. Когда медики прибыли на место происшествия, отпечаток сандалии был вытоптан множеством ног. Как раз в том месте раненого парня поднимали из лощины. То есть Бекка оказалась единственной, кто знал об отпечатке сандалии, если только Диана Кинсейл тоже не заметила его. Ей не хотелось думать об этом. Она пыталась забыть о следе на тропе.

Бекка устроилась в середине ряда. Она пригнула голову, порылась в рюкзаке и вытащила учебник «Восточной цивилизации». Мистер Паудер пригрозил им провести промежуточный тест по нескольким темам, и даже трагедия с одним из учеников не могла удержать его от выполнения этого плана. Девушка решила освежить в памяти пройденный материал. Кроме того, ей хотелось отвлечься от тревожных мыслей.

Она не прочитала и страницы. Кто-то, постучав по микрофону, спросил:

– Он включен?

Бекка приподняла голову и увидела мистера Вэнсанда, стоявшего перед трибуной. Он был не один. На сцену вместе с ним вышли шестеро взрослых. Под их колючими взглядами ученики перестали смеяться и болтать друг с другом. Даже «шепоты» стали краткими. Бекка уловила несколько отголосков мыслей: маленькие идиоты… кто-то из них… Дэйв, посмотри на меня… что он делал в лесу… такая уж моя работа… они могут обратиться в суд… глаза бы мои их не видели. Владельцем «шепотов» мог быть кто угодно – даже одна-единственная персона.

Мистер Вэнсанд попросил всех встать и принести клятву верности. Затем с мрачным видом он сделал объявление, которое ожидал каждый школьник. Он сказал, что в лесу Саратоги получил серьезное ранение один из «наших соколов». Деррик Мэтисон.

– Вы знаете его, – продолжил директор. – Сейчас он находится в палате интенсивной терапии центрального госпиталя Каупевилла. Он в коме, и у него тройной перелом ноги.

По залу пробежал тихий шепот. Какая-то девушка драматически воскликнула: «О нет!» Бекка напряженно следила за тем, что происходило на сцене. Мистер Вэнсанд говорил о психологической помощи и о дополнительных консультантах, задействованных школой. Директор сказал, что они будут работать с классами целую неделю – на тот случай, если кто-то из школьников захочет поделиться с ними своими проблемами. Он поочередно представил консультантов: сначала Татьяну Примаверу, а затем двух других, с незнакомыми фамилиями. Бекка тут же забыла имена, потому что ее интересовал лишь один человек на сцене – мужчина в форме старшего помощника шерифа.

Завершая свою речь, директор назвал номера кабинетов, где будут размещаться консультанты. Он сообщил, что во время больших перемен в классных комнатах планируется провести ряд групповых бесед. Затем он сказал, что к ним хочет обратиться отец Деррика. Этот человек сообщит им, какую важную роль каждый ученик мог сыграть в выздоровлении их раненого товарища.

– Деррик – игрок нашей школьной команды! – произнес мистер Вэнсанд. – Он наш «сокол»! Давайте пожелаем ему скорейшего выздоровления.

Мужчина в форме встал и подошел к трибуне. В это мгновение Бекка поняла, что приемная семья Деррика Мэтисона была белой.

Она узнала его. Свет, освещавший трибуну, был ярче, чем у края сцены. Пока мужчина сидел в кресле среди других приглашенных людей, Бекка не видела его лица. Форма полицейского подсказывала, что он работал в офисе шерифа. Но теперь, когда он вышел к трибуне, девушка узнала в нем человека, который был с Дерриком на пароме.

Лицо копа казалось вырезанным из камня. Похоже, это его «шепот» (что он делал в лесу?) Бекка слышала среди облака мыслей в театре. Теперь от него исходило нечто другое: прошу тебя, Господи… накажи их… я клянусь… не потому что он черный… он черный…

Его выражение лица было таким грозным, что шум в зале затих. Ребята перестали обсуждать ранения Деррика. Молчание, воцарившееся среди школьников, вывело на поверхность их «шепоты». Бекка ловила сотни мыслей, похожих на отдельные слова: что с ним… ужас… и я когда-нибудь… неужели он думает… кома… как мертвый… бедный Деррик… что-то новое… Она почувствовала в воздухе трепет, словно у потолка под люминесцентными лампами метались птицы. Бекка осмотрелась по сторонам. Внезапное понимание заставило ее застыть на месте. В отличие от всех ее калифорнийских школ, здесь не было ни одного подростка с другим цветом кожи. Только одни белые.

И тогда она поняла часть «шепотов». Отец Деррика печалился о том, что он создал неразбериху, привезя черного приемного сына на остров, который ему никак не соответствовал. Изюм на белом хлебе, говорил его «шепот». Бекка хотела встать и объяснить мужчине, что он был не прав. Она хотела сказать ему, что школьники вообще не думали о цвете кожи их товарища. Единственный «шепот» в театре, в котором повторялось слово черный, исходил от самого мистера Мэтисона.