Клэри наверняка называла Саймону имена всех Блэкторнов и рассказывала хоть чуть-чуть о каждом из них. Для Марка даже эти крохи информации стали бы настоящим сокровищем, но Саймон тогда выбросил все это из головы, сочтя бесполезным.

Так что он просто стоял и беспомощно пялился на Блэкторна.

– Просто скажи, помогает ли Алина справляться с малышами! – потребовал Марк. – Хелен не может делать все сама, а от Джулиана толку мало! – Его голос снова смягчился. – Джулиан… Жюль. Художник мой, мой мечтатель. Держи его на свету – и он, наверное, засиял бы дюжиной красок. Все, что его волнует, – это искусство и Эмма. Конечно, он попытается помочь Хелен, но он пока еще так юн! Они все такие молодые, им так легко потеряться в этом мире! Я знаю, что говорю, Сумеречный охотник. В стране под холмом мы охотимся на нежных и юных сердцем. И тем, кто станет нашей добычей, состариться уже не суждено.

– О, Марк Блэкторн, что же они с тобой сделали? – прошептал Саймон.

Он не смог сдержать сочувствия и заметил, что это задело Марка. Худые щеки юноши медленно залил румянец. – Ничего такого, чего я не смог бы вынести! – заявил он, гордо вскинув подбородок.

Саймон промолчал. Он не помнил всего, но помнил, насколько изменился сам. Люди и впрямь могут вынести очень много, но он знал, как мало остается в тебе от того, кем ты был прежде.

– А я тебя помню, – вдруг сказал Марк. – Мы встречались, когда вы собирались в адские измерения. Тогда ты не был человеком.

– Не был, – преодолевая неловкость, подтвердил Саймон. – Но я не так уж много об этом помню.

– С тобой тогда был один парень, – продолжал Блэкторн. – Волосы словно солнечная корона, и глаза словно адский огонь. Нефилим из нефилимов. Я слыхал о нем кое-что. И… и восхищался им. Он вложил мне в руку колдовской огонь, и это… это для меня очень много значило. Тогда.

Саймон не мог этого вспомнить, но догадался, о ком говорит Марк.

– Джейс.

Марк кивнул почти рассеянно.

– Он сказал: «Покажи им, из чего сделан Сумеречный охотник. Покажи им, что не боишься». И я думал, что показал им всем – и Дивному народу, и Сумеречным охотникам. Мне было страшно, но это меня не остановило. Я принес весть Сумеречным охотникам и рассказал им, что Дивный народ их предал и объединился с их врагом. Я сказал им все необходимое, чтобы они сумели защитить Город Стекла. Я предупредил их, и Дикая Охота могла убить меня за это. Но я думал: пусть я погибну, но буду знать, что мои братья и сестры спасены и все запомнят меня как настоящего Сумеречного охотника.

– Так и вышло, – сказал Саймон. – Ты принес весть. Идрис отстояли, и твои братья и сестры спасены.

– Какой я герой, – пробормотал Марк. – Доказал свою верность. А Сумеречные охотники оставили меня гнить тут.

Лицо его снова искривила презрительная гримаса. В сердце у Саймона страх мешался с жалостью.

– Я пытался оставаться Сумеречным охотником даже здесь, в глубине Волшебного царства, и чем это для меня обернулось? «Покажи им, из чего сделан Сумеречный охотник»! А из чего сделаны Сумеречные охотники, если они бросают своих? Если выкидывают сердце ребенка, словно мусор на обочину дороги? Скажи мне, Саймон Льюис, если Сумеречные охотники именно такие, то зачем мне быть одним из них?

– Затем, что не все они такие, – ответил Саймон.

– А из чего сделаны фейри? Сумеречные охотники объявили весь Дивный народ злом во плоти, едва ли не худшим, чем демоны, что прорываются из адских измерений в мир людей и творят там свои порочные дела. – Марк усмехнулся, и в лице его промелькнуло что-то дикое и волшебное, словно солнечный свет, мерцающий сквозь паутину. – И мы действительно любим творить порочные дела, Саймон Льюис, а иногда и настоящее зло. Но не все, что мы делаем, плохо. Разве плохо скакать верхом на ветре, бегать наперегонки с волнами, танцевать на горах? Это хорошо – и это все, что у меня осталось. Хоть Дикой Охоте я оказался нужен, и на том спасибо. Так не показать ли мне Сумеречным охотникам, из чего сделаны фейри?

– Не знаю, – покачал головой Саймон. – Мне кажется, и в тех, и в других, есть не только плохое.

Марк улыбнулся – еле заметной ужасающей улыбкой.

– И куда же подевалось хорошее? Я пытаюсь вспоминать истории, которые рассказывал мне отец, – о Джонатане Шэдоухантере, обо всех великих героях, которые некогда хранили человечество от зла. Но мой отец мертв. Северный ветер понемногу уносит его голос, а Закон, который он считал священным, не более свят, чем каракули ребенка на песке. Мы теперь смеемся над теми, кому казалось, что золотой век мог продлиться и дольше. Все хорошее ушло – и не вернется вновь.

Прежде Саймону и в голову не приходило, что в потере памяти могли быть свои плюсы. Но сейчас ему подумалось, что, быть может, судьба была к нему милосердна: ведь он лишился всех воспоминаний разом. Это не так страшно, как то, что творилось с Марком: его воспоминания стирались постепенно, ускользая от него одно за другим в холодную тьму под холмом.

– Жаль, что я не могу вспомнить, – сказал Саймон, – как мы впервые встретились.

– Тогда ты не был человеком, – заметил Марк с горечью в голосе. – Но теперь ты человек. И куда больше похож на Сумеречного охотника, чем я.