– Тс-с-с, – произнес шут, приложив руку к уху. – Слышите, по лесу кто-то идет? Мне кажется, это королева фей.

Виолы заиграли медленную мелодию, и все взгляды обратились ко входу на помост, что располагался справа, где появились три фигуры, из которых две оказались карликами в костюмах обезьян и с цепями на шее. Цепи крепились к поводкам, которые держала третья фигура, одетая в темное, словно ведьма, в островерхой шляпе и с фурункулами на осунувшемся белом лице.

– Кланяйтесь, кланяйтесь, на колени все и вся, – сказал шут. – Это и есть королева фей! А с ней ее закадычные дружки, малыш Уильям и Роберт Горбун.

Шекспир был ошеломлен. У одной из «обезьян» была длинная белая борода, а у другой – горб. Всем было понятно, что они изображают Уильяма Сесила – лорда Бёрли – и его сына Роберта. Что же до королевы фей, которая предстала в образе древней, похожей на ведьму старухи с рыжими волосам и изъеденным оспой выбеленным лицом, то она олицетворяла саму Ее величество, Глориану, королеву Елизавету Английскую. Это была государственная измена. Наказанием за подобное и для мужчины и для женщины была мученическая смерть. Только за то, что вы оказались зрителем на этом спектакле, вас могли отправить в Тауэр, а уж за смех над этим зрелищем вы лишились бы глаз. Шекспир оглянулся, ожидая увидеть разинутые рты гостей, пораженных подобным надругательством. Но его окружало море перекосившихся от смеха лиц и оглушительные аплодисменты.

Остальное действо он наблюдал словно в забытьи. Ему хотелось бежать из этого дома как можно быстрее и дальше и никогда не возвращаться из страха лишиться головы, но он не мог сдвинуться с места, словно находился под воздействием каких-то чар. Неужели репутация Елизаветы в Англии пала так низко, что за ее спиной подданные осмеливаются устраивать подобное? И вдвойне удивительна сама мысль о том, кто стоит за всем этим: любимая игрушка Елизаветы, граф Эссекс в союзе со своей матерью, Волчицей Летицией.

В зале Шекспир заметил лица членов знатных семейств: в центре находился Эссекс в окружении приближенных, в числе которых были графы Саутгемптон и Ратленд, братья Френсис и Энтони Бэконы, отважный, любящий риск сэр Генри Дэнверс и Джелли Мейрик – все они считались его ближайшими сторонниками как дома, так и на поле битвы. В отдалении он заметил Чарли Макганна, заговорщицки беседующего о чем-то с прямым как палка военным помощником Эссекса сэром Тоби Ле Невом. Рядом сестра Эссекса Пенелопа Рич, которая была на четыре года старше своего брата, оживленно болтала с красавчиком Чарльзом Блаунтом. А затем, со смесью облегчения и тревоги, Шекспир увидел своего брата, Уильяма, в компании, где среди прочих была и жена Эссекса, Френсис.

На помосте под грохот цепей обезьян ведьма продолжала:

– Я знаю, что у меня тело слабой и немощной женщины, – произнесла она фальцетом, словно евнух из гарема. Толпа дерзко рассмеялась, затем голос ведьмы стал ниже, как у рыночного лавочника, расхваливающего свой товар, и она – или, скорее, он – задрала свои юбки, продемонстрировав голые волосатые ноги и огромный, словно у быка, член.

– Но у меня яйца и член короля, короля Англии.

Шекспир в ужасе протиснулся сквозь толпу гуляк к своему брату. Он кивнул в сторону помоста и тихо произнес ему на ухо:

– Надеюсь, ты в этом не замешан?

Его брат в недоумении поднял брови.

– Все затеял этот идиот Грин. Вон он, там, хорохорится со своими гнусными приятелями, добровольно засовывая голову в петлю.

Шекспир проследил за взглядом брата. Драматург Роберт Грин находился в центре всеобщего внимания вместе со своей любовницей Эм Болл и прочими неприятными персонажами. Эта летняя пирушка Эссекса собрала весьма любопытную компанию искателей удовольствий. Уилл тронул его за плечо:

– Береги себя, брат.

Шекспир удивленно поднял брови.

– Ты тоже, – тихо ответил он. Шекспир посмотрел, как Уилл направляется к компании Саутгемптона, где ему сразу оказали радушный прием. Затем он перевел взгляд на стоявшую в стороне скамью. На ней сидела и обмахивалась веером никем не замечаемая Френсис, супруга Эссекса.

– Господин Шекспир, как чудесно видеть вас, – произнесла она, когда он подошел, чтобы выказать свое почтение.

Он помнил ее еще девочкой, когда она, дочь сэра Френсиса Уолсингема, которую тот обожал и баловал, красивая, словно куколка, помогала своей матери, леди Урсуле, вышивать и управлять домами на Ситинг-Лейн и в Барн-Элмс. Шекспиру всегда нравилось ее спокойствие, и ему казалось, что в прошлом веке или где-нибудь в другом месте она могла бы стать великолепной матушкой-настоятельницей монастыря.

– Должно быть, прошло лет пять или шесть, миледи.

– Пожалуйста, господин Шекспир, зовите меня Френсис, как в детстве. Так странно, когда вы обращаетесь ко мне иначе.

Шекспир улыбнулся.

– Как пожелаете, миледи.

Ему показалось, что ей нездоровится, она казалась очень бледной и изможденной.

– Вот, – сказала она, – видите, вы даже не способны на такую малость, как моя просьба.

– Тогда вам придется называть меня Джон, а это будет не совсем правильно. Пойдут разговоры.