Шрифт:
И сказала то дева Олечка, что подальше всех от корчмы была... Не могла она в полной мерочке, ощутить весь жар дара высшего. Дара славного, очень нужного. Потому ее все зашикали. Все зашикали, запиликали. Не в твоем ли то деле выгода. Ну а нам и так жить всем нравиться. Нам в земном раю - лишь печалиться. Ты иди себе куда далее. Куда далее в страну грешную. Ну а мы с тобой, князь Виктор ты наш. Будем здесь играть в игры нежные.
Но услышал я в звуках девичьих правду горькую - неприятную. И сказал всем им речь прощальную. Речь прощальную, многосложную.
– Уж простите меня, девы нежные. Девы страстные и прекрасные. Только был со мной Ангел славный мой, Хер У Вимом звать да и величать. И сказал то мне Ангел добрый мой: "Иди в край чужой, край не ласковый. Там найдешь ты смысл и желания, от которых всем будет счастливо. Потому, что лишь от низменных сил, можно к свету всем приподнятися. Приподнятися и возрадоватися.
И еще сказал добрый Ангел мой - устрашиться надо человечьих жен. Ведь они тебе, кроме радости, принесут с собой горя многия. И не сможешь ты долг исполнить свой. Сторжися их и беги скорей."
Потому хочу повиниться я. Перед Вами мои вы прекрасные. Извиняйте меня и простите меня. Должен я идти в дыру черную. Дыру черную - чертями полную.
Встала тут одна, Ольгой названа, мамой доброю. И сказала она всем в глаза смотря:
– Я пойду за ним, буду с ним всегда!
Только вспомнил я Ангелов наказ и сказал я ей - деве доброй сей.
– Не ходи за мной, будешь в тягость мне. Будешь в тягость мне в деле страшном сем. Но запомню я твой простой порыв. И тебе одной принесу цветок, что сорву в краю неизведанном.
И заплакала дева добрая. Распластала все свои волосы. По зеленой траве, по траве мураве. Стала битися о земную твердь. Голосила она безучастная о своей судьбе не прикаеной. Не прикаеной, не уживчивой...
Но я остался сердцем каменный. Сердцем каменный, душой холоден. Словно чья рука, рука добрая. Рука добрая, но холодная по моей голове пробежалася. Пробежалася и дородный пыл остудилася.
Развернулся я и пошел во тьму. Тьму холодную, тьму не добрую. В темный лес пошел, за дубовый куст. За дубовый куст, по лесной тропе.
И была луна мне попутчица. Мне попутчица - всем отлучница.
Жутко стало мне в темном том лесу. Испугался я словно подросток. Словно подросток - слова девичья.
Только было мне стыдно отступать. И пришлось идти и еще идти.
Лес стоял стеной, не пускал меня. Выли в том лесу волки злобные. Волки злобные и голодные. Что же делать мне рабу божьему? Возвращаться опять на поляну ли? К девам любящим, девам ласковым?
На пенек присел, чтоб подумати.
И ту от куда ни возьмись появился колобок.
Его румяные розовые щеки, обрисовались во всем безобразии своего великолепия. Луна ли спустилась, иль отражение луны материализовалось в своем истинном свете. Только мне стало не по себе от устремленных на меня вопрошающих глаз комка испеченного теста. Он молчал. В этом молчании была и скорбь миллионов тон не востребованной муки, и внимание высокого света, и укор проснувшегося бытия.
– Что тебе надобно, колобок необрезанный?
– Я спросил его очень ласково.
– От тебя?
– Его удивлению не было предела. Голос был наполнен сарказмом и высокомерием.
– А че уставился?
– Я вложил в вопрос всю имеющуюся во мне злость.
– Смотрю, когда отдохнешь и дальше пойдешь.
– Тебе зачем?
– Прислали. Сказали будешь прикрывать. А то этот берендей, забредет куда не следует и сожрут его.
– Кто сожрет? Черти?
– Нужен ты им... Волки сожрут. Вот тут я и понадоблюсь.
– Понятно... Они меня есть не будут. На тебя кинуться.
– Конечно. Я вкуснее!
– Самодовольству нет предела. Даже если тебя будут кушать.
– И не страшно?
– Мне было искренне жаль этого героя из печи.
– Нет. Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел и от волков уйду...
– Если так...
– Так. Так. Пошли уже. Скоро утро. А тебе еще идти и идти...
– Тогда пошли...
– Осторожно! Не наступи!
– На что?
– Веревочка там натянута. Еще Чингачгук тянул. Тронешь и начинает звонить. Тут пути и конец.
– Какая веревочка? Эта что ли?
– Кусочек нейлоновой нити влез в мою руку и требовал что бы я его потянул. Сил сопротивляться не было. Нитки блестели, играли в лунном свете, звали рассмотреть их поближе... И я потянул.