Мотоцикл притаился всего в нескольких шагах от «Жигулей», потому Виталий и Пенкин позволить себе тоже закурить не могли. Они даже старались не разговаривать: Смоляков опустил стекло возле себя и даже высунул для удобства локоть. А возле дома было совсем тихо, улица глухо шумела где-то далеко за домами и деревьями. На скамейке около подъезда шептались о чем-то две старушки.

Виталий почувствовал вдруг как он устал, как неудобно ему, скрючившись, сидеть в этой коляске и хочется потянуться. Но малейшая неосторожность могла привлечь внимание Смолякова. Приходилось, морщась, терпеть.

Прошло некоторое время, и Шанин появился вновь.

Рядом с ним шла молодая женщина, высокая и худощавая, в зеленом пальто, с красной газовой косынкой на шее и в красной шляпе-колпаке. Цвета Виталий еще мог разобрать на таком расстоянии. Они о чем-то оживленно болтали. Шанин, видимо, острил, и женщина заливисто и громко смеялась. Старушки на скамье возле подъезда с любопытством и, как показалось Виталию, неодобрительно смотрели на молодую пару, разом оборвав собственную болтовню.

«Ах ты, Димочка, — насмешливо подумал Виталий. — Все шкодишь, выходит? Интересно знать, кто такая эта девица?».

Между тем молодые люди сели в машину, и Смоляков резко тронул ее с места.

Выехав на улицу, «Жигули», однако, не свернули назад, к московской трассе, а продолжали ехать дальше по главной улице, которая некоторое время тянулась все такая же узкая, со старенькими домишками, шумная и суетливая. Потом кончились дома и снова возникли какие-то предприятия и склады. Над проходной одного из предприятий Виталий мельком прочел крупную вывеску:

«Кондитерская фабрика имени…»

Вскоре город кончился, и они выехали на шоссе, совсем другое шоссе, чем то, по которому они въехали в этот город. И вело оно неизвестно куда.

Вечер Лена провела дома. Устроившись с ногами на тахте, она перебирала письма, доставая их по одному из деревянной шкатулки.

«Что за дурацкая, допотопная привычка хранить письма, — думала она. — Надо их уничтожить, вот и все». Письма были старые. От тети Зины из Свердловска. У тети Зины Лена воспитывалась. От подруг Лены по юрфаку. От того человека. Вот эти письма надо выбросить немедленно. Они до сих пор жгут руки. А ведь прошло… Лена посмотрела на последнее из писем, только на конверт и штемпель на нем. Да, прошло почти пять лет. И вот Лена одни, по-прежнему одна. Тетя Зина давно умерла. И никого не осталось. Одна… Одна и не одна… Что думает он, другой, любимый и настоящий, что он думает?

Ведь он любит ее. Любит и… не любит. Нет, надо кончать этот глупый, никчемный роман… Приходит, когда хочет… Уходит… Молчит… И не может решиться сказать ей самое главное. Он такой решительный, такой смелый! Неужели на него так повлиял тот давний развод? Неужели?.. Эта глупая женщина не дает ему даже встречаться с сыном. И наказывает обоих. За что? И вот он теперь не решается сказать главное. И она не решается. Ей не позволяет гордость. Она не хочет навязываться. Глупо? Наверное. В конце концов не все равно, кто скажет первый? Но она не может. А он… не хочет? Тогда надо кончать. Это слишком мучительно и безнадежно. Да, да! Следующий раз, когда он позвонит, ей будет некогда, у нее будут дела, наконец, ей просто не захочется с ним видеться. Вот и все. Хватит этих дурацких страданий.

Так уверяла себя Лена. Но втайне даже от самой себя она надеялась и хотела всего лишь проверить его. Если любит, тогда он, наконец, решится, ну, а если не любит ее… тогда все тоже будет ясно. Наверное, ему нужна другая жена, вот как у Виталия. Нужна тихая, мирная, домашняя, вроде Светы, работает себе в своей огромной библиотеке, пишет статьи. И Виталий однажды, ведь, сказал Лене: «Это не женская работа». А почему, собственно?

Что-то сидит в мужчинах, какие-то давние предрассудки, спесь какая-то. И этот удивительный мужской эгоизм, даже у лучших из мужчин. Вот Виталий — настоящий, верный друг, но и он тоже. Хотя он видит, он понимает, что Лена им нужна, что порой она делает то, что мужчина никогда не сможет сделать, есть такие ситуации и такие задачи в оперативной работе. Конечно, ее не включают в группы захвата, она не участвует в задержаниях и засадах. Но все это, как правило, уже итог большой предварительной работы, важной, умной и тонкой, которую она знает и любит. Да, любит. Потому что эта работа справедливая и нужная людям.

Лена давно уже отложила письма и смотрела куда-то в пространство, укрыв ноги теплым пледом. Ярко светил рыжий торшер над головой, тихо и прохладно было в квартире. За окном, под черной полосой неба, горели огни в чьих-то далеких окнах.

Редкий какой-то выпал вечер, спокойный и одинокий.

Но тут, словно решив исправить свою оплошность, вдруг резко и деловито зазвонил телефон возле двери.

Лена совсем забыла о нем и не перенесла на тахту. И с первым же звонком телефона сразу забилось сердце. О, господи, ну, сколько можно…

Лена торопливо поднялась и, подбежав, сняла трубку.

— Привет, — сказал Игорь. — Дома?

Голос был уверенный и будничный.

— Ухожу, — ответила Лена.

Игорь спокойно удивился.

— Куда это?

— По делу.

— Я думал заехать.

— Сегодня не выйдет.

— А когда выйдет?

— Позвони как-нибудь, — через силу ответила Лена, и сама подивилась своему мужеству.

— Гм… Ну, ладно. Пока.

В трубке раздались короткие гудки.

«Бедный, — подумала Лена, медленно кладя трубку. — Ему, наверное, одиноко и тошно. И та женщина не дает ему видеться с сыном. И так редко выпадает у него свободный вечер…» Лена, уже забыв о себе, жалела сейчас только его. Наверное, надо было позвать… Нет, нет! Лена вдруг вспомнила: «Через боль». Так только можно было спасти сломанную когда-то руку, тренируя пальцы. Формула спасения: «Через боль». И рука была спасена. Лена посмотрела на свою руку, пошевелила пальцами и грустно улыбнулась. Да, наверное…