— Я тебе доверяю.

Остро ощущая близость выпущенных когтей, она медленно наклонилась и прижалась к его губам. В нем ощущалось нечто горячее, первобытное и совершенно мужское. Голова сразу же опасно закружилась — сегодня вечером Вон и так зашел слишком далеко еще до того, как выпустил своего зверя. Разум завопил, что Фейт на грани. Какая жалость. Она не позволит Вону сорваться. Он вытащил ее из кошмара — она должна отплатить ему тем же.

Она случайно задела зубами его нижнюю губу, и Вон тихо зарычал. Фейт застыла. И тогда в отместку острые зубы соблазнительно впились в ее губу. Внутри Фейт начало разгораться дрожащее пламя, сплетаясь с огнем, уже бушевавшим в ее сознании.

Живот у нее скрутило, на коже выступил пот, а руки сами собой сжались в его волосах. Тепло и прикосновение, жажда и желание, сила и ярость — все это поднялось в ней тяжелой волной, сокрушающей самые сокровенные щиты. Удовольствие вдруг обернулось болью, а перед глазами поплыли темные пятна.

Вон ощутил, как она сломалась. Давным-давно втянув когти, он оборвал поцелуй, потому что Фейт, казалось, не способна это сделать.

— Фейт.

Тяжело дыша, она открыла глаза, которые заволокло непроглядным мраком.

— Это сильнее меня. — Она будто констатировала неизбежное.

Ярость грозила смыть его едва обретенный контроль.

— Нет, неправда.

Поднявшись с пола, он смотрел, как она перекатывается на бок в центре кровати.

— Я смогла помочь?

— Да. — Он слизнул ее вкус со своих губ.

— Что ж, хотя бы на это мне хватило сил.

— Ты справишься. Ты прошла длинный пусть от истерики из-за малейшего касания до поцелуя за весьма короткое время.

Вон забрался на кровать и, хотя это шло вразрез с его инстинктами, лег на самый край.

— Хотела бы я быть другой, сильнее, чтобы сделать больше... больше, — еле слышно произнесла Фейт, но ягуар расслышал в ее шепоте намек на холодную ярость. Отлично.

— Ты видишь будущее, Фейт. Это уже делает тебя экстраординарной.

К его удивлению, она подвинулась к нему на дюйм.

— Не уходи, пока я не проснусь. Вдруг темное видение опять вернется, а мои щиты сейчас совсем шаткие.

Иными словами, она боится. А раз чувствует страх, то и удовольствие — тоже.

— Когда это я уходил, даже если ты сама мне велела?

— Ты проводишь меня послезавтра? Я знаю, что говорила про пять дней, но видения появляются все чаще. Я придумаю что-нибудь, и меня не хватятся.

— Будь осторожна.

Ее Пси-клан слишком могущественный, чтобы не принимать его в расчет. Один лишь намек, что они могут потерять столь ценный актив, и Советники посадят Фейт под такой надежный замок, что придется прорываться к ней с боем. Не то чтобы Вон возражал против крови, но Фейт может попасть под перекрестный огонь.

— Спи, Рыжик. Я здесь.

Она закрыла глаза, и вскоре он ощутил, как страх ее отпускает. Вон охранял ее сон. Может, Пси сочли бы, что от него мало толку здесь, на физическом уровне, но Вон дважды видел и чуял ту жуткую тварь, которая присасывается к Фейт. Инстинкты подсказывали ему, что с Фейт все будет хорошо, если он не подпустит к ней тьму.

Он не уходил, пока не поднялось солнце, и Фейт не открыла глаза.

Фейт проснулась вовремя, чтобы увидеть, как Вон выскальзывает в окошко под потолком. Он провернул это с такой грацией и проворством, что она не могла им не восхититься.

— Что ты со мной делаешь? — прошептала она спустя несколько долгих минут.

Прошлой ночью она была вконец разбита и потому невольно опустила стены Безмолвия, позволив себе эмоции. Ей пришлось заплатить за это высокую цену — разум в буквальном смысле взорвался, стоило ей погрузиться в сон. Боль была просто невыносимой. Фейт с большим трудом скрыла это от Вона, откуда-то зная, что ее мучения ранят его. Но сейчас она позволила себе вспомнить свою агонию, вспомнить леденящую пустоту, шаг за шагом поглощавшую ее разум.

Веры сильно влияли на нее — Вон влиял. В общении с ними она не только допускала эмоции, но и начинала задумываться над отказом от Безмолвия. Но сегодня она убедилась, что это невозможно. Блоки не так-то легко обойти. Да, каким-то образом ей удавалось справиться с верхним уровнем защиты, терпеть прикосновения, испытывать определенные чувства. Но как только она решалась на большее, неумолимо наступала расплата.

Теперь ей стало совершенно очевидно, что на боли, в общем-то, и строилось все ее воспитание. Классический метод Павлова — наказание за "плохие" поступки, поощрение за "хорошие". Сейчас, в зрелом возрасте, Фейт сознавала причины такого с ней обращения, а вот в детстве она была невероятно уязвима.