В очередной раз придя на работу раньше всех, я с большим удовольствием и со злорадным чувством справедливости развернул шкаф на 90 градусов. Теперь при входе в свой кабинет шишки себе набивают два Ивана.

Одной из забавных особенностей Ивана Павлиновича является милицейская привычка все отрицать. Это тотальное отрицалово заключается не в перенимании от нас милицейского опыта, а в проявлении хронической или даже катастрофической забывчивости. Одним своим навязчивым вопросом наш нигилист способен замордовать всех и каждого. Говорят, что этой мучительной экзекуции он систематически подвергает начальника управления, который, кстати, по другой высокой должности является заместителем председателя правления банка.

Даже всегда лояльный Иван Зефирович прямо–таки с непримиримой категоричностью утверждает, что противоречие здравому рассудку — главный принцип жизни Ивана Павлиновича! Жизнь стоика–столоначальника сопрягается с неизвестными науке законами логики, а сам он вещь в себе, но не как философская категория Иммануила Канта, а в некоем загадочном потустороннем смысле. В биографии этого героя имеется масса непредсказуемых и необъяснимых поступков, сходных с поведением НЛО. Даже сегодня я сижу в своем кабинете и вдруг слышу подозрительный грохот. Уж не знаю почему, но подозрение сразу падает на известную личность. Пока я выходил в предбанник, возмутитель спокойствия уже куда–то подевался. Второй Иван, исполняя роль напульсника старшего товарища, ситуацию тут же проясняет:

— Это Иван Павлинович одевался, чтобы сходить покурить — уронил вешалку.

Ни много ни мало, но через 15 минут Иван Зефирович подходит ко мне на цыпочках и шепотом по секрету короткой фразой сообщает о наезде на него со стороны своего шефа:

— «Зефирович, ты не видел моей вешалки?»

Тот, под привычной маской сосредоточенного внимания, скрывая свое изумление, с невиннейшим выражением лица ответил:

— А не вы ли пять минут тому назад с невероятным грохотом уронили ее в шкафу?

Удивительно, но хозяин не стал искать повода для скандала, а подозрительно быстро и уж больно покладисто согласился:

— А-а, да, точно.

Вернулся к шкафу, поднял вешалку и аккуратно повесил на нее куртку.

Не знаю как у других, но у меня возник логичный вопрос: а что мешало ему это сделать сразу, как только он уронил вешалку? Здесь просится довольно распространенная в быту фраза, которая, выражает причину многих поступков и суть поведения — в этом весь Иван Павлиныч. Нет у него уважения к другим людям, и у него отсутствует уважение к труду уборщицы. Как многие мужчины, он имеет привычку держать свои руки в карманах брюк. В таком положении он может подойти к товарищу, сидящему за столом, и под самым его носом теребить содержимое карманов, а потом, вынимая руку, как бы невзначай уронить фантик от конфетки. Не проще ли сразу выбросить бумажку в урну? Глядишь, чуток уважения и прибавится.

Еще не так давно наш недруг техперсонала имел обыкновение опаздывать на работу. Не блистая изобретательской смекалкой и не страдая оригинальностью выдумки, он дежурно отбрехивался:

— Застрял в пробке.

У всех даже сложилось впечатление, что Иван Павлинович ночует в пробках, а утром, если не проспит, со скрипом и специфическим хлопком вылетает оттуда. Как хоть и самый маленький руководитель он должен присутствовать на совещании у начальника управления, который устал выслушивать битую версию, поэтому смирился. Тем не менее чувство безответственности систематического опоздальца стремится к наивысшему показателю. Для сокращения опозданий до минимума, а если повезет, то и сведения их к нулю, Иван Зефирович заделывается подобострастным швейцаром и с готовностью ждет пробочника у турникета, чтобы на ходу снять с него пальто и вместо эстафетной палочки вручить ежедневник и ручку. И тот на совещание врывается запаренный с виноватым и помятым лицом.

Летописцы банка теряются в догадках, почему наш столоначальник вдруг перестал опаздывать на работу. Сколько в лесу сдохло волков, не поддается учету, мы ведь думали, что горбатого уже и могила не исправит. Ошиблись. Теперь он является за полчаса, а то и за час до начала работы. Был период, когда я по милицейской привычке приходил на работу за полтора часа. Так вот бывало, что совсем недавно постоянно опаздывающий Ваня–даляня, появлялся даже раньше! Все сотрудники отдела не нарадуются и не могут поверить в удивительное исцеление неисправимого нарушителя трудовой дисциплины. Когда же мы в ностальгическом настроении ему напоминаем:

— Павлиныч, а помнишь, как пару лет назад опаздывал на работу?

То он, обиженно поджимает губы, склоняет голову набок, недовольно бурчит:

— Не было такого! Опять на меня наговариваете!

Мы лишь посмеиваемся, так как наш самый умный и самый проницательный товарищ опаздывает не только на работу.

Как–то он спланировал командировку в один из областных центров. Так как поезд отправлялся в 07.30, то чтобы в такую рань не заезжать в банк, он решил встретиться со своим ординарцем на вокзале. Тот, как обязательный и исполнительный подчиненный, с билетами и со своей частью багажа ждал его на перроне. Иван Павлинович по извечной привычке не торопится. Тут уж и вокзальные часы нервно отщелкают стрелками 07.30. Растерянный подчиненный не знает, что делать: ехать без начальника с его билетом или до победного конца торчать на платформе? На всякий случай вскакивает в вагон, проводница подняла подножку, поезд тронулся с места и неспешно покатил. Глядь, а тут его патрон замаячил на горизонте платформы, бежит с сумками в руках, болезный, торопится, спотыкается, на ходу роняя пот горячий. Преданный подчиненный еле уговорил проводницу опустить подножку, чтобы его начальник мог вскочить в вагон и не опоздать в командировку.

Гродно — это не Брест, оба города хоть и западного направления, но по интенсивности движения своими дорожными сообщениями различаются кардинально. Если Брест — это окно в Европу и путь на Варшаву, Берлин и так далее, вплоть до Парижа и Мадрида, то Гродно в этом смысле тупик — дальше Балтики не разгонишься. Поэтому Иван Павлинович закончив работу, не может не выдать себя за капризную столичную штучку и не потрепать людям нервы:

— Тут ваши поезда ходят не так, как нам удобно.