— Фу, — сказала она, — вы бы хоть бутерброд мне сделали, Миша.

Я быстро состряпал ей бутерброд с кетой, а сверху положил кружок парникового огурчика и зеленый листочек для красоты.

— И воды налейте, — попросила она.

Я налил ей боржома и положил в фужер ломтик лимона. Она с удивлением посмотрела на меня и вдруг сказала такую штуку, что я чуть не поперхнулся коньяком.

— Как ловко вы это все делаете, Миша, — сказала она. — Вам бы мужем моим быть.

Барков засмеялся, а мы с Яцеком так и уставились на нее.

— Все время хожу голодная, — пожаловалась Ирина. — Мужа выгнала, со свекром поссорилась, а сама, идиотка, ничего себе сварить не умею.

Она расплакалась.

Барков улыбался.

А мы с Яцеком чуть с ума не сошли.

Ирина, что с вами? Скажите! Не делайте нам больно.

— Муж — тунеядец, свекор — педант, а сама я дура, одна-одинешенька, — пожаловалась она сквозь слезы. Потом встала и сказала нам с Яцеком: — Проводите меня, друзья. Миша, если можно, заверните это филе для меня в салфетку. Спасибо.

Мы вышли втроем на улицу Горького. Моментально все пижоны положили глаз на Ирину и поплелись за нами, держась на расстоянии, словно стая трусливых волков. Знают, что с Корзинкиным шутки плохи.

— Как странно устроена жизнь, — говорила Ирина, — человек, который красив, умен и известен, может быть одинок.

При этом один свой зоркий глаз она повернула ко мне.

— Покажите, пожалуйста, ногу, — попросил ее Яцек, — поднимите ее чуть-чуть.

— Оп-ля! — сказала Ирина и приподняла ногу, как цирковая лошадка.

— Интересно, — сказал Яцек, мгновенно и гениально уловив особенности ее ноги. — Очень интересно. Что-то есть. Можете опустить.

Мы пошли дальше.

— Послушайте, Ирина, э-э, не знаю вашего отчества, — церемонно заговорил Яцек, — Ирина Оскаровна, у меня есть конкретное предложение. Приходите ежедневно к нам в студию. Я буду вас ваять, а Миша позаботится о еде. Конечно, пища у нас не изысканная, но все-таки он что-нибудь приготовит из полуфабрикатов. Каждый день будете сыты.

— Гениально! — радостно закричала Ирина. — Бог мне вас послал, друзья. А вас, Миша, особенно, — шепотом сказала она мне.

Мы подошли к ее огромному мрачному дому, построенному еще в период расцвета культа личности. Дом весь был темным, лишь на одиннадцатом этаже светилось одинокое оконце, да и то зашторенное, задрапированное, — это ее свекор, кабинетная крыса, мучитель, паук, занимался наукой,

— До свидания, до завтра, — сказала Ирина. — Кстати, Миша, передайте мне мое филе.

Какой я балбес — чуть было не забыл про филе! Судорожно я выхватил его из кармана и протянул ей. Она положила филе в сумочку.

— Спасибо за все, — сказала она и пошла к своему дому, а снежная поземка подметала перед ней тротуар.

На следующий день Ирина пришла в студию и после этого стала появляться у нас ежедневно.

Она сидела в кресле на помосте, выставив свои ноги, а руками изредка шевелила, переворачивая страницы книги.

А Яцек в брезентовой робе бродил вокруг помоста, зорко разглядывая детали ее тела, возвращался к гигантской уродливой глиняной глыбе, колотил по ней какой-то палицей, снова делал обороты вокруг Ирины и бормотал:

— Бардзо ладне, бардзо добже.

А я тем временем хлопотал по хозяйству. Я поджаривал полуфабрикаты так, что они прямо подпрыгивали на сковородке. Я изобрел даже свой собственный замечательный соус. Могу поделиться рецептом. Скажем, если вы отварили курицу, вовсе не обязательно выливать бульончик, вы кладете в него пять ложек перцу, два стакана томатного сока, мелко-мелко нарезанный лимон, стакан молока, баночку горчицы, пару лавровых листиков, выжимаете туда же тюбик селедочной пасты, всю эту смесь доводите до кипения, швыряете туда горсть маслин, и соус готов.

В своей жизни я немало переменил профессий. Был, например, краснодеревщиком. Если спросите меня, какую я делал мебель, я вам отвечу, что еще в 1946 году я делал модерн, у меня было чутье. Был я, например, в Риге инженером по портовому оборудованию, да мало ли еще кем. Везде я добивался успехов, как и сейчас в кулинарии. Я мог бы не знать никаких бед, если бы не посвятил свою жизнь искусству, точнее, самому сложному и важному виду искусства — киноискусству.

— Миша, — говорит мне Яцек в процессе работы, — не увлекайся. Ты ведь так задушишь нас запахами.