Страх Ада

Аннотация

СТРАХ АДА Жена старика Мочалова Степана Федоровича, в страшный день его кончины, была ещё не старой крепкой женщиной. На тридцать лет была моложе Анна Григорьевна своего суженого. Не было у них не венчания, ни мирской регистрации брака, но с появлением двух сыновей Анна стала носить фамилию Степана и дети были записаны Мочаловыми. Нашёл Степан Фёдорович свою возлюбленную нечаянно. Ехал на конной телеге в ссылку через Урал на станцию Яя, что в Кемеровском Краю, если по железной дороге, то городок стоит сразу за Анжеркой на берегу одноимённой речки, вот тогда и подобрал ссыльный умирающую от голода Анну. Положил худышку на телегу и повёз дальше, отдавая оголодавшей половину своей скудной еды. Выжили оба и детей позже народили. К тому времени, когда всё случилось с Анной, отправлен был Степан в ссылку в третий раз, страшное бремя лихолетья давило на многострадальную Россию. Судьба ломала Мочалина через колено, да и время было в державе бурное, нельзя было от того времени ожидать снисхождения, вся первая половина двадцатого века была сплошной войной или революцией. Дважды в ссылку Мочалова отправлял царь-батюшка, а правил в те времена последний из Романовых. В первый раз державные власти предписали бывшему гвардейцу царской армии поселиться не так далеко от столицы в Смоленске, во второй раз, за революционную деятельность на Урале. Сейчас же двадцать лет спустя, теперь уже Советская Власть, уничтожившая Российское самодержавие, признала его ненадёжным элементом и отправила из Ленинграда дальше, за Урал в Сибирь, в глушь обживать таёжные просторы. Огромная страна, по мере продвижения ссыльного вглубь Сибири, казалась неизведанной планетой, не было у неё ни начала, ни конца. Она Мочалову и сейчас в день кончины казалась такой же бескрайней, дикой и красивой, как его Аннушка в первые годы совместной жизни. Царь, сослав гвардейца Мочалова на Запад, предписывал не появляться в столице двадцать лет, Советы сослали на Восток в Сибирь пожизненно. Выполнить царский указ до конца Степану помешала революция, а Советской власти ничего не смогло препятствовать, так и дожил Мочалов до своей смерти вдалеке от малой родины, в суровом таёжном крае. Так уж случилось, Степан не верил в бога. До революции все вокруг него молились сыну божьему, дьявола боялись, а он не верил в Создателя, потому-что по неизвестной причине, по необъяснимому мистическому стечению обстоятельств во время появления на безбожный свет, не забыл прошлую свою жизнь. Было чудно и страшно, но он помнил, хотя совсем немногое, но этого хватало, чтобы понять - люди появляются на Свет по природному закону продолжения рода человеческого, а не по божьей прихоти. Скрывал от всех Мочалов непонятный в вначале жизни пугающий дар, но точно знал, что бог во всех его рождениях не причём, что не создавал он его. Наверно поэтому и решил Степан, что нет Бога и нет его сына распятого когда-то евреями Спасителя. Несмотря на то, что Мочалов не верил в бога, он очень даже верил в нечистую силу и опять же только по той страшной причине, что частенько с ней сталкивался в своей горемычной жизни и поэтому Степан больше всего боялся ада в коем эта нечисть обитает. Он из опыта своей предыдущей смерти знал, что ад есть и что, его страшных обитателей создавал не бог, что они родом оттуда же, откуда на благословенную Землю приходят люди. Вот и в тот раз, трясясь на скрипучей телеге, на дне которой болталась умирающая от голода Аннушка, он долгими переездами до следующей кормежки лошади всё думал и думал о своей житейской доле. Он думал о судьбе и тогда, когда залазил ночевать под телегу, укрыв Анну охапкой сушёной травы. Страшная тяжёлая судьба преследовала Мочалова Степана из жизни в жизнь - из года в год до самых кончин и новых рождений. В прошлой жизни Мочалов был мужчиной, но звали его Ильёй. Его семья жила в небольшой деревушке расположенной близь Польской границы. Степан помнил об этом и сейчас. Когда Аннушка набралась силы и стала помогать Степану во время тяжелого путешествия, он рассказал ей, что необъяснимо для себя помнит о другой жизни, но не знает, как и от кого получил странную способность. Иногда он всё же думал о том, что страх вызванный смертью матери, навсегда запечатлелся в его душе, но не знал, что именно смерть близкого человека сломала в душе запрет на память после перерождения. Он помнил, как мать умирала в меже между узенькими делянками, на которых колосилась редкая, поеденная ржавчиной рожь. Отец нашёл его зарёванного свернувшегося клубочком рядом с остывшей женщиной. Мать похоронили, а отец вскоре вновь женился и, Илье пришлось расти при неприветливой мачехе. Он помнит, как пас в ночном старую, худую как скелет лошадь, на которую было невозможно забраться и поэтому, мальчишка всегда вёл мерина домой за повод, ходил на пастбище босиком, обжигая крапивой ноги. Дальнейшая, по завершению детства, жизнь Ильи мало отпечаталась в памяти Степана. Иногда в его воображении и, особенно во время душевного напряжения всплывали обрывочные картины той беспросветной унылой жизни. Он со страхом вспоминал, что умер, не достигнув зрелости, не создав семьи. В те времена мало кто доживал до тридцати-сорока лет, такая же учесть была отведена и ему. Он помнил родную мать, помнил её молитвы к богу, неистовые поклоны создателю и слова отца о том, что вера только ухудшает жизнь бедняка, что бог, если он и есть, помогает только попу и богатому барину. Умер Илья в той жизни, как и его мать не в избе, а где-то в лесу. Припомнил, что собирал пучку - борщевик и вдруг упал на землю, видно там и скончался, а оказавшись в другой жизни, так и не отыскал тех мест, где это произошло. - Может быть, я вовсе не помню ничего из прошлой жизни? - Жаловался он Аннушке. - Я впечатлительным был в детстве и мог выдумать всё, воображение у меня играет по-прежнему, и до сей поры не даёт мне покоя. Знающие люди говорят, что такое случается с некоторыми человеками. Гнетёт меня эта память, и отделаться от неё нет возможности. Есть и ещё одна напасть. В течение всей жизни я думаю об ином мире. Всё началось с детских лет, когда вспомнил о прошлой жизни. Надо признаться, я не сразу понял, что в Мироздании есть множество других миров и что некоторые из них похожи друг на друга, как братья близнецы. Будучи малограмотным солдатом Его Величества, а потом обычным столяром, раскулаченным крестьянином, на собственной шкуре испытал невероятность бытия. Я, в какой-то момент жизни, понял, что религиозный ад - это и есть один из миров, в который человеческая душа попадает только после смерти тела, а вот в тот мир, в котором я жил несколько лет, можно попасть, будучи живым и вернуться назад или опять же в другой похожий на тот в коем родился. Я объясню всё по порядку. - Пообещал Мочалов жене. Анна смеялась над ним не злобно и жалела, уговаривала не обращать внимания на коварные происки чёрта. Женщина почему-то была уверена, что во всех бреднях Ильи виновны нечистые существа из подземного ада, о котором он постоянно рассказывал. Родился Степан вновь уже в 1870 году от Рождества Христова в Псковской губернии в семье Федора Мочалова - вольного крестьянина. Вольную по указу царя дали его отцу за участие в Крымской войне, случилось это за пять лет до отмены крепостного права. Мать робко предложила своему мужу назвать первенца Степаном, в честь её первого возлюбленного, которого убили французы в Севастополе. Фёдор не придал имени сына особого значения, так как знать не знал о любовных воздыханиях жены. Убили односельчанина Стёпку в Крыму, жаль земляка, да и только. Он с ним особо не дружил по той причине, что погибший был старше его на три года и на Крымской войне служил в пехотной роте. Детство и юность у Степана выдались не то чтобы праздными и счастливыми, но терпеть можно. Он и терпел. Можно сказать под лаской матери и зорким глазом отца вырос весело и быстро в крепкого, под два метра парня и собрался было жениться, но помешал царский указ от девяносто пятого года, по которому его забрали служить в гвардию. Мать поплакала, а отец обрадовался и сказал. - Служба отечеству тяжкое, но благородное дело сынок. Заработаешь выслугу, царь тебе золотыми рублями будет оплачивать ратный труд. Мне в Крыму пришлось воевать, и то уцелел, а сейчас мирное время, опасаться некого. - Рассуждая так, понимал родитель, что нет у сына никакой возможности не пойти в гвардейцы, нет денег, чтобы откупиться и нельзя нарушит указ царя. С тех пор Степан больше никогда не встречался с родственниками, как ушёл в Петербург, так и сгинул для них навсегда. Прожили родители после его отъезда совсем недолго. В столице Мочалов прослужил не полных десять лет. Здоровье и смекалка гвардейца позволяли ему охранять дворцы ещё как минимум пять годков и уйти с почестями в отставку. Однако в девятьсот пятом году на империю обрушилась первая русская революция. Её спровоцировали события в Петербурге произошедшие девятого января 1905 года. Этот день с тех пор стали называть кровавым воскресеньем. Степану как гвардейцу царских полков, в отличие от сослуживцев, не пришлось непосредственно участвовать в расстреле мирной демонстрации жителей столицы, но он так или иначе был вовлечён в жуткие события, которые невероятным образом изменили всю дальнейшую жизнь. Империя прибывала в жутком напряжении. До первой мировой войны оставалось долгих десяток лет, а до пролетарской революции ещё дольше, но жизнь Мочалова, начиная с девятого января пятого года, кардинально изменилась и виной тому, был царский указ заставляющий расформировать армейские подразделения, участвующие в кровавом побоище и весь личный состав гвардейцев, как свидетелей бойни, отправить в ссылку, подальше от столицы. Первое страшное и необъяснимое событие произошло со Степаном именно девятого января. В тот день Мочалов стоял не на площади с винтовкой на плечо, как все его однополчане, а в карауле по ту сторону дворцов. Степан охранял вход в подвальное помещение. Вход был закрыт тяжелой кованой дверью, но, не смотря на это, здесь всегда ставили караул. Ему и в этот раз достался пост 13. Охраняемое место выглядело тихим и совершенно безлюдным, но гвардейцы его побаивались. Страх был вызван не только номером тринадцать обозначающим чёртову дюжину. Однажды, лет пять назад, молоденький солдатик отстоявший пост с испугом рассказал караульному офицеру, что из подвала будто бы выскочил странный человек, одетый в чёрный плащ. Невесть откуда выскочивший мужик, как угорелый задев караульного плечом, вихрем умчался вдоль набережной в сторону моста, не позволив служивому применить ружьё. Солдат уверял начальника караула, что не в состоянии понять, откуда взялся нарушитель поста? Проверка показала, что дверь в подвал никто не открывал, все замки и запоры оставались нетронутыми. Командиры решили, что нарушитель пригрезился уставшему и перепуганному постовому, его больше не стали назначать в караул на тринадцатую точку. Однако после этого случая все гвардейцы чувствовали на посту непривычную тревогу. Вот и в тот раз Степан постоянно думал о давнем странном происшествии и почему-то, в его голову пришла мысль о том, что в подвале за железной дверью размещён ад. Он ходил взад вперёд с винтовкой за плечом и с нетерпением ожидал появление разводящего. Смена должна была прийти полчаса назад, но что-то случилось на площади перед дворцом и наряд, не появился вовремя. Такое тоже бывало раньше. На улице было холодно и Степану не терпелось поскорей оказаться в тёплом караульном помещении. Между тем по набережной двигались массы народа, с площади долетал шум толпы и крики казаков усмиряющих демонстрантов. Он не понимал, зачем горожане валом прут к царскому дворцу и с тоской представлял своих товарищей выстроившихся сейчас перед коваными воротами государевых помещений. Мочалову было известно, что город охвачен всеобщей забастовкой рабочих, об этом ему говорил знакомый, работающий в кузнечном цехе Путиловского завода. Сейчас же Степан находился в карауле со вчерашнего вечера и был в неведение о происходящих событиях. Начальник караула говорил, что стачка переросла в митинги, проходящие по всему городу, а что демонстрация движется к Зимнему дворцу, умолчал. Здесь, в районе охраняемой двери в подземелье, движение народа практически не наблюдалось. Мимо прошли две дамы в пушистых шляпках, да вдалеке промелькнула повозка и как только она исчезла за углом серого дома, на площади раздался ружейный залп. Звук непостижимым образом выбил на мгновение из головы Степана сознание. Нет, он не испугался грохота винтовок, но что-то мгновенно изменилось в его восприятии. В голове часового мелькнула картина из прошлой жизни, и он вдруг увидел и понял, что прямо в сторону тринадцатого поста идёт человек в чёрной одежде. Лицо стремительно приближающегося пешехода было прикрыто капюшоном, а в руках он держал толстый посох. Степан попятился к охраняемой двери, снимая поспешно с плеча винтовку, и попытался крикнуть нарушителю поста, предупредить его, что применит оружие, но голос не послушался его. Гвардеец что-то прохрипел не членораздельное, упираясь плечами в дверь и со страхом ощутил, что она легко подалась, увлекая его в темень подвала. Винтовка выпала из рук Степана, он больно ударился о широкую ступеньку каменной лестницы и в тот же миг оказался в тускло освещённом какими-то коптящими факелами подземном зале. В голове мелькнула мысль, что оказывается под дворцом не обычный подвал для хранения вин и солений, а какое-то жилое помещение, он со страхом оглянулся, но сзади ни ступенек, ни железной двери не было, там стоял страшный человек в чёрном капюшоне. - Ты как сюда попал? - Загремел под сводами подземелья металлический голос жуткого демона. Степан от неожиданности и страха бухнулся на колени и стал шарить по каменному полу пытаясь отыскать свою трёхлинейку. Человек между тем подошёл и склонился над ним. - Я слуга повелителя бездны, а вот мои помощники. - Он с силой повернул голову солдата и тот увидел в колеблющемся свете нескончаемый ряд чёрных фигур опирающихся на остроконечные жезлы. - Здесь появляются только души грешных мертвецов, а ты, как я вижу, ещё воплоти, прибываешь в ней сердешный. Чтобы не оказаться в Аду, тебе придётся проползти вдоль строя моих воинов и выйти через запретную дверь на свет божий. Хотя, что я тебе говорю, ты же не веришь в бога. - Он ударил своим жезлом по камню и во все стороны полетели искры, раздался гром, словно от молнии. Демон продолжил греметь жутким голосом. - Но твоё неверие тебя как раз и спасёт. Нет веры, нет и испытания. Подождём когда подохнешь и может быть священник над твоим разлагающимся телом прочтёт молитву, вот тогда и появиться повод забрать твою душу в преисподнею. А сейчас ползи! - Адский мужик больно ткнул Мочалова в бок и указал направление, куда надо двигаться несчастному гвардейцу императорской армии. И он пополз, стараясь не издавать звуков и не задевать своим мундиром ноги воинов ада выстроившихся вдоль стен жуткого тоннеля. Спустя какое-то время, когда у Степана заныли от твёрдого камня колени, его заставили повернуть в сторону небольшого светлого окошка, через которое он выполз наружу и оказался как раз напротив дверей своей казармы. Мочалов не понимал, как могли подвалы дворцов соединяться с армейскими казармами? Однако, как ему казалось тогда и кажется теперь, он ничего не забыл. Всё случившееся на посту вроде бы логично объяснялось. Его в подвал столкнул человек в чёрном плаще, и он же заставил выбраться наружу через окно, но уже у казармы, которая находится далеко от дворцов. Мочалов, взмокший от страха и духоты подземелья, всё-таки не лишился рассудка, а наоборот стал действовать по военному чётко и быстро, зашёл в расположение роты, но почему-то сразу же не вспомнил об утерянной винтовке. Уже позже он думал, что может быть, надо было бежать, куда глаза глядят. Ан, нет. Не побежал Степан, а поплёлся в казарму. Может быть и правильно поступил, соображал позже служивый. Убеги солдат, его охранка по всему Питеру разыскивала бы, как дезертира. А так обошлось. Хоть и страшное произошло, но пронесло. Зашёл в казарму Степан и по-военному сосредоточился, ему несколько секунд хватило, чтоб очухаться. Действительно там, в низу не было ничего такого, чтобы его выбило из разума. Как только вошёл в помещение, его окликнул дежурный, стоящий у входа. - Мочалов, давай беги в штаб, документы получишь отставные. Шляешься где-то, а командир роты дважды справлялся о тебе. Степан удивился. Однако понял, что сквозь страх удивляют его не столько слова дежурного по роте, а что-то уловимо назойливое, что-то другое, доселе ему неизвестное. Он попытался лихорадочно восстановить произошедшие события. Минуту назад он автоматически прошёл в казарму, стараясь как можно быстрее удалиться от страшного подвала, но теперь постепенно проясняющееся сознание забило настоящую тревогу. Он покопался в сбивчивых мыслях, но так и не узнал, что теперь, после приключения в аду у него нарушилась стойкость духа? Однако понимание, что что-то не так во всём окружающем, заставляло бояться неизвестно чего. Он, наконец, осознал, что что-то во всём окружающем не так, что чего-то действительно не хватало или было устроено по-другому. По телу Степана пробежал холодок страха. Солдату показалось, что во всём окружающем на первый взгляд знакомом появились странные неузнаваемые детали. Вот и постовой Сидор Шубин из Рязани какой-то уж больно помолодевший, словно вчера призванный на службу и мундир на нём новый, чистый и не потёртый. Степан помнил, новую форму ещё не выдавали. - Тут твориться какая-то дьявольщина? - Подумал вслух Мочалов и громче спросил у дневального по казарме. - Не помню, где винтовку оставил. - Он даже обрадовался что, наконец, вспомнил про ружьё и спросил, чтобы удостовериться в том, что действительно потерял трёхлинейку в жутком тёмном царстве. Гвардеец смотрел на него широко раскрытыми глазами, в которых сквозила растерянность, и спросил удивлённо. - Ты что Степан, с дуба рухнул? Винтовки ещё в понедельник сдали под роспись в оружейную. Забыл? После расстрела демонстрации рота сдала оружие и всех, кто участвовал в разгоне горожан, уволили. Неделя уже как отправляют солдат по домам. Всё брат, сполна государю отдали службу. Тебе-то как я помню в Смоленскую губернию предписание пожаловано. Оттуда тебе ближе к дому. Нечто не помнишь гвардеец? С перепою видать вышибло с тебя разумный дух? Это брат служивый случается с нашим братом - солдатом, когда водка плохая вонючая перепадёт в трактире, туман в голове бродит и память отшибает. - Наверно запамятовал? - Сказал глухо Мочалов и переспросил. - В штаб говоришь идти за документом? - Да, иди быстрей. Тебе сегодня надо отъехать к месту предписания, и билет на паровоз выписан. Жаль водки не попьём. - С сожалением сказал постовой. - Всем отпускные пожалованы по три рубля. - Дальше всё происходило со Степаном, как в тумане. Очнулся он только когда понял, что идет по Первой Слободской улице заснеженного Смоленска, шагает по дырявому дощатому настилу в сторону мастерской Ивана Коровина - младшего брата своей покойной матери. Он помнил, что и отец его Федор Мочалов скончался прошлым летом, и выходило, что он теперь круглый сирота. Перед тем как осознать, что он идёт по Смоленску, его мощно тряхнуло, к горлу подкатило содержимое желудка, а перед глазами мелькнули страшные адские демоны из дворцового подвала, раскрасневшееся лицо солдата Шубина и погоны штабного офицера гвардейского полка, в котором он прослужил десять лет. Он шел по гулкому настилу. Чувствовалось странное напряжение во всех членах крепкого солдатского тела, однако какое-то пугающее зловещее помутнение в голове, всё же не сбили Степана с панталыку. Он шёл широкой Слободской улицей и попытался здраво рассуждать. Вначале получалось худо, но разум постепенно прояснялся. Он вспомнил, что в адском дворцовом подвале с ним ничего страшного не произошло, бесы обошлись с ним снисходительно и под возгласы отправили на свет божий. Степан неожиданно остановился от возникшей страшной мысли. "Неужели я умер" подумал он. "Нет. Я был живым и живой сейчас, не может ад быть городом Смоленском, да и увольнение помню и поездку в поезде не забыл" Мочало полез в карман шинели из серо-коричневого сукна, вытащил солдатскую книжку и прочитал, шевеля одеревеневшими губами: 1905 года января. По указу его величества государя императора Николая Александровича, самодержца Всероссийского и прочая, и прочая, и прочая. ... Он сунул книжку обратно и с тихой радостью нащупал на груди под кителем металлический жетон, выдернул его из-за воротника и прочитал: 2-я рота 10-го пехотного полка 40 Он помнил, что был сороковым в роте. - Всё правильно, это я и есть - Мочалов Степан Федорович 35 лет от рождения. ...Сороковой рядовой второй роты. Значит, не умер я. И там, в Петербурге, был не ад, а какой-то подземный каземат. Надо вспомнить, как я там оказался? Степан как-то вдруг вдохновился, громко бухая сапогами, смело вошёл в мастерскую своего дядьки. *** В апрельский тёплый вечер, в ласковых лучах заходящего солнца на широком крыльце пятистенного дома на крепком лиственничном табурете сидел старик, на вид лет восьмидесяти. Даже в этом возрасте в его теле угадывалась сила, а в лице мужественность. Его большие натруженные руки спокойно лежали на острых старческих коленях. Рядом на ступеньке крыльца примостилась его жена Анна. Старик знал, что предстоит, может быть, самый важный разговор в его жизни. За несколько часов до смерти, Степан Мочалов первый раз за много лет разоткровенничался и рассказывал Аннушки странную и неправдоподобную историю, как он выразился, собственного бытия. В то время они с Анной жили у старшего сына Василия. Сын с невесткой работали пчеловодами на пасеке. Там и жил восьмидесятилетний старик, готовился к кончине и думал о невероятных событиях, происходящих в его жизни со времени окончания службы в царской гвардии. - Я всю жизнь был уверен, что не стану никому об этом рассказывать. Мне и сейчас кажется, что никто не поверит в случившееся. Ты жена тоже посчитаешь мою историю выдумкой. Однако я всё же решился и сейчас попытаюсь изложить тебе свою тайну, чтобы ненароком не унести её в небытие туда куда, по общему мнению, обязательно канет каждая человеческая жизнь. Мне известно это место. Вот как всё случилось. Я накануне расстрела в кровавое воскресенье русского народа, провалился в тёмное царство. - Сказал Степан Анне. - Я же тебе говорил об этом, но не сказал, что из преисподней демоны выбросили меня в иной мир. Не моим был тот мир, но потом спустя много лет бесы исправили ошибку, и живу я тут с вами уже сорок два годочка. В тот страшный день я и подумать не мог, что жуткие события произойдут со мной именно сейчас. Каким-то дьявольским промыслом меня назначили на самый тихий пост на задворках дворцов, но именно он сыграл главную роль в страшном происшествии. - Что ты мелешь, Степан Федорович, воскликнула женщина. Она была ещё не старой, Анне к этому дню и пятидесяти лет не минуло. - В твоей жизни много чего было, но чтоб в ад попасть, это никак не возможно, да и известно всем, из мира людского уходят туда только после смерти. Так говорят священники. Ты ведь тоже крещёный и до Советской власти в церковь ходил, а она учит, что ад это тоже божий придел. - Нет, Аня. Всё так и было, как хочу рассказать. Поведаю тебе обо всём, пока не преставился окончательно. Умру-то только уже в этом с одной стороны родном, с другой совсем не родном мне мире. Вот судьба? Было-то как жутко и необычно для моего ума и тела. Я от зимы до зимы в пятом году, трясся от страха и не мог понять, какая сила меня обуяла и забросила через врата ада прямо в тот мир, где как бы я уже существовал в таком же облике, но никак не мог встретиться сам с собой. Я знал, что я есть ещё один, но бесовская сила всегда отводила меня от жуткой роковой встречи. Я может быть всё ещё жив и в том родном для меня приделе мироздания, и в этом. Я ведь не настолько тёмен умом, чтобы не знать об этом. Я ведь всё чувствую душою. Вот и знаю, что поповский ад, если туда занесёт человека хоть умершего, хоть живого - это только дорога или обратно в родной мир, или тебя, как они черти преисподней говорили мне, отправят для искупления греха ещё куда-то, где может быть и не хуже чем дома, но всё не твоё и от этого страшно и без несчастья не обходится. Вот как у меня вышло? С тех пор как я столкнулся с демонами, так всё и решаю, то ли они по ошибке меня сюда отправили, то ли я сам ошибся и не в ту сторону шагнул у тех самых Царских кованых ворот закрывающих или, скорее всего, открывающих проход в ад. Не смог я понять, почему отворились эти врата для меня? Я и сейчас думаю, если есть такой адский проход во дворце, так он предназначен для царствующих особ и их приближённых. А меня видать туда чужим нечаянным ветром занесло. А понимать, что со мной случилась жуткая оказия, я в полной мере стал только когда в Смоленске к дядьке своему Ивану Коровину пришёл. Позже в тюрьме я с одним умным человеком говорил об адском приделе, так он мне сказал чудную вещь. Он говорит, что люди в своей жизни часто живут то в одном, то в другом - рядом расположенном мире и даже не замечают этого, так они схожи эти противоположные сферы. А если, сказывал узник и замечают что неладное, то подумают, что запамятовали или сопрут всё на естественные изменения в окружающем. Оно и правда, всё быстро изменяется в мире жизни. Он сказал, что людям так легче переживать не очень понятное для их разумения. Умный был революционер, но потом почему-то застрелился? Да ты о нём знаешь. Это он документ о моей реабилитации прислал в областное управление. - Старик горестно помолчал, припомнив важного в своей жизни человека. - На своей шкуре испытал я адский придел, но что-то у бесов пошло не так и они выкинули меня из своего тёмного заведения, но видать ошиблись или нарочно поиздевались, не вернули меня на место. - Степан дотянулся до жены и погладил Анну по мягким русым волосам. Душа старика тихо волновалась, предчувствуя завершение жизни тела. - Умру я скоро и поэтому решил рассказать тебе свою загадочную историю. Детям потом передашь, когда они мудрости наберутся. Тебе жить ещё сорок лет, успеешь. - Попытался успокоить встревоженную женщину старик. - Тебе Аня не надо понимать, что со мной случилось. Я и сам мало что понимаю, но раз это случилось, значит, кому-то и для чего-то это было нужно. - Он провёл узловатым пальцем по слезящимся глазам. - Я уже тебе рассказывал, как той морозной жестокой зимой пятого года в январе месяце пришёл в дом, как мне казалось, моего дяди, мастера столярных дел Коровина Ивана Андреевича. После страшного происшествия в подвале Петербургского дворца, я прибывал в необъяснимом безумии. Когда выполз из адской тьмы и оказался в штабе полка, то трясясь от страха и непонимания случившегося, потерял дар речи. Оказалось, что теперь по календарю двадцатое января. И документ на увольнение мне был выписан в штабе тем же числом. Но самым страшным и невероятным был факт того, что солдатскую книжку мне выдал совсем незнакомый офицер. От страха я не посмел что-то спросить у штабиста. Он долго и пристально смотрел на меня, но всё же узнал и, обратившись по фамилии и званию долго объяснял, как надо вести себя дальше. Я почти ничего не запомнил из его указаний, взял бумаги, получил причитающее по увольнению из армии жалование и быстро ушёл из расположения полка. Меня трясло как в лихорадке, поднялся жар, а на железнодорожном вокзале я чуть было не потерял свой вещевой мешок. В себя пришёл только в вагоне. Так и доехал до Смоленска. Забился в тёмный угол и ехал, молчком перекручивая в голове странные события, навалившиеся на меня в Петербурге. В Смоленске к моему ужасу дядя не узнал меня. Я виделся с ним десять лет назад, но нельзя было представить, что он за минувшее время забудет, как я выгляжу. Я, заговорив с ним, свалил всё на военный мундир и отпечаток тяжелой службы на лице, хотя мне самому в это не верилось. Беседуя с родственниками, невольно вспомнил о незнакомом офицере штаба. Без сомнения, всё повторялось, что-то неладное творилось с моей памятью, памятью Ивана или с окружающим миром. Только после того, когда я показал Ивану Андреевичу солдатскую книжку и рассказал о других родственниках, об отце и матери, он смягчился, поверил мне и пригласил сесть на лавку. Его жена запричитала что-то о моих покойных родителях, но быстро справилась с волнением и накрыла стол. Однако мысль о том, что дядька меня не помнит, не давала мне покоя. Я не знал о чём разговаривать с родственника и спросил напрямую, не разрешат ли они мне некоторое время пожить в их избе. Кажется, дядя не очень-то обрадовался моей просьбе, он долго молчал, потом сказал. - Я не против того, чтобы ты жил у меня, но скажи, что случилось с твоей семьёй? Почему ты уехал из Петербурга без жены и детей и когда собираешься вернуться назад в столицу, или привести их в Смоленск? - Мне хватило силы придумать, что из Петербурга меня сослали в Смоленск одного, а семье разрешили остаться и что я оставил им право на получение причитающей мне пенсии в два рубля за месяц. Однако я пришёл в ужас от того, что дядя мне поверил. Но я знал точно, что никогда не был женатым. Я чётко помнил всю свою предыдущую жизнь, за исключением десяти дней жутким образом выпавших из моей головы. Как бы я не обдумывал события в страшном подвале, они укладывались в несколько минут и это заставляет меня думать, что демоны ада отправили меня совсем в другой мир. Мне самому долго невозможно было в это поверить, но это ничего не меняет в той действительности, которую я уже испытал сполна. Два года я работал подмастерьем у Коровина и за это время превратился в высококлассного столяра. Мои руки до этого занятия десять лет державшие только оружие, вдруг заработали так, словно я всю жизнь занимался столярным делом. Дядя - мой учитель говорил вполне искренне, что во мне проснулся талант мастера краснодеревщика. В те времена я был здоровым крепким мужиком и обладал богатырской силой. Я без особой натуги перебрасывал через избу пудовую гирю, или в одиночку поднимал каменный мельничный жернов на телегу. Такого больше никто не мог сделать во всей округе. Было дело, силой мерились с мужиками. Говорили, удивляясь моей мощи, что я откуда-то из другого мира свалился. Я думаю, люди тоже чувствовали, что не принадлежу я к их братству. Здоровый я был, одно слово гвардеец Его Величества и работа мне в мастерской давалась легко. Я без напряжения стругал доски рубанком и фуганком целый день напролёт, мог в одиночку распилить бревно на доски. Люди говорили, что я работаю как машина и это, было правдой. Я мастерил из дерева удивительные красивые вещи и вскоре превзошел своего учителя, Тогда он меня и отделил от своего дела, предоставил под мастерскую помещение. Я стал выполнять заказы мещан, да рабочих с местной фабрики. Заказов было много, и оплачивали их достойно. Живу, работаю, документ имею от царя и пенсию тайно от Коровина получаю, а у самого на душе кошки скребут. Знаю я, что рано или поздно надо ехать в Петербург, семью искать того Мочалова, что служил до меня в этом мире расположенном за адом. Я так думаю и ничего с этим не могу поделать. Муторно мне на душе, нет покоя. Я ведь сразу додумался солдатской смекалкой, что судьба закинула меня в жуткий предел ада. Понял, что обманули меня демоны из царского подвала и отправили-таки на исправление. Я даже подумывал к вере приклониться. Думаю, помолюсь и проясниться моё положение, что ангел какой-нибудь растолкует, объяснит, почему так случилось? Думаю так, а дядька Коровин Иван велит на правах старшего родственника и мастера, мол, работа и деньги есть, так поезжай теперь за семьёй, вези жену и детей в Смоленск и дом начинай строить. Больше всего я боялся этой поездки. Тут-то в Смоленске, кроме Коровиных, мне все незнакомые и нет нужды объясняться или опасаться, а там, в Петербурге, как я буду узнавать неузнаваемое? Вот что страшным сном мне казалось. Не мог я объяснить никому про свои сомнения и в себе держать, жуть берёт. Иногда у меня появлялись дурные мысли о сумасшествии, однако терпел, пока мощи хватало, а потом переборол страх и поехал в столицу. Приехал я в туманный моросящий дождями Петербург, хожу по улицам и чувствую что это не совсем мой город. Что-то мало уловимое, вроде бы как-то забытое чудится мне в домах и дворцах, даже Нева показалось другой, река передо мной была меньше той, Невы моей молодости и берега в ней укрыты по иному, камень я помнил иной на них и её мостах. Люди какие-то хоть и малозаметно, но другие и говорят по иному и водку пьют иначе, чем я привык, когда служил царю и отечеству в гвардии. Маюсь, по городу брожу, а где искать чужих жену и детей, не знаю? Да и страшно мне, боюсь, что встречусь ненароком сам с собой. Вот ведь засело в голове, что живу я где-то другой. Я к тому времени без обиняков понимал, что есть человек как две капли похожий на меня и что он действительно женат и имеет двух детей, как постоянно талдычил мне дядька Иван. Он-то наверняка знал правду обо мне. Хожу по столице и думаю о прошлом, вспомнил, что в нашем полку служили два брата близнеца как два цыплёнка похожие друг на друга. Прикинул в уме, вспомнив о братьях и решил, что в их жизни вполне могло случиться то, что происходит со мной. Мне даже как-то спокойней стало от такой думы, и я представил не существующего своего брата двойника и стал себя уговаривать, что так всё и было, что я почему-то забыл о его существовании. Много чего я передумал за свою жизнь, но спасался тем, что стойко переносил напряжение и не выказывал своей ненормальности. Люди не должны были знать о моём недуге. В моём положении легче всего было списать всё на болезнь, тем более что я встречался в своей жизни с настоящими безумцами, которые выставляли себя за других людей и даже за ангелов и демонов. Именно безумцы со своими фантазиями привносили в мою теперешнюю жизнь смысл и порядок. Семью, о которой говорил Коровин, я не нашёл. Где-то в районе Путиловских заводов жила солдатка по фамилии Мочалова, но женщина куда-то ушла вместе с малыми детьми и отыскать её, не было никакой возможности. Знающие её люди говорили, что муж Мочаловой погиб девятого января девятьсот пятого года в заварухе на дворцовой площади и ей от Государя была назначена пенсия в двадцать рублей за год. Эти сведения напугали меня и в то же время обрадовали. Я, наконец, удостоверился, что мой близнец или двойник, понимай, как хочешь, погиб, исчез, и встреча с ним мне не грозит. Мысль, конечно, возникала, что это не тот Мочалов, но выбора не было. В казармы я не пошёл, нельзя было нарушать условия высылки. Немного успокоившись, я в скобяной лавке купил для себя столярный инструмент и вернулся в Смоленск. Иван Коровин и его жена сильно переживали, что я не смог отыскать семью, мне же было всё равно. Я теперь даже Коровиных перестал считать своими родственниками и вскоре купил на Слободской улице избу, нашёл себе девку и женился. Женился без венчания, но появившихся детей Марию и Федю записал на свою фамилию. Наконец- то моя жизнь стала приобретать упорядоченность. Столярное ремесло приносило неплохой доход, но в воздухе витали революционные бунтарские флюиды. Революционеры, вдохновлённые итогами первых попыток изменить самодержавный строй развернули по всей державе террористическую деятельность, мутили народ, объединяя трудящихся во всевозможные собрания, тайные общества и группы. В одну такую группу в десятом году вовлекли и меня и это, случилось несмотря на то, что я десять лет служил гвардейцем царского полка. Агитаторы говорили мне, что я был одурачен самодержавием, что гнул спину на опостылевшего самодура государя и что пришла пора покончить с властью фабрикантов, раздать землю крестьянам. Агитация сработала. Я не был нищим, но вокруг видел много обездоленных людей. В организации я участвовал во всех собраниях до девятьсот двенадцатого года. В мае месяце меня выбрали делегатом на конференцию и отправили в Петербург. Провокатор из наших же рядов, выдал охранке место проведения конференции и мне, не удалось ускользнуть от жандармов. Меня арестовали, осудили на два года каторги в Шлиссельбургской тюрьме-крепости. После отсидки мне предписывалось ехать на Урал на Михайловские заводы и там осесть. Вторично знать царский режим меня ссылал подальше от дворцов да больших городов. Я не знаю, почему меня заключили в тюрьму-крепость? Там отбывали каторгу особо опасные преступники, знаменитые люди, попавшие в немилость самодержавию. Я же был обычным отставным солдатом армии Его Величества, но ведь что-то недоступное моему разуму заставило власть заключить меня в эту проклятую крепость. В моей истерзанной душе шевельнулось страшное прошлое, оказавшись в Шлиссельбурге, я стал со страхом размышлять о том, что вновь по неизвестной причине оказался в преддверии ада и как бы я не старался отстраниться от этих безумных мыслей, время неумолимо приближала меня к новым потрясениям. В мире, в котором я теперь ютился, назревали страшные события. Именно об этом поведал мне умный человек, о котором я уже упоминал, он тоже был узником крепости. В тюрьме два первых месяца мне пришлось ютиться в общей камере, где почему-то содержали теперь всем известного революционера грузина по фамилии Орджоникидзе. Григорий был чуть старше меня и очень умным. Он даже в заключение не оставлял своей революционной деятельности. Судьба неожиданно поспособствовала, и знаменитый узник завязал со мной знакомство. Я сильно радовался, что и деда моего по материнской линии звали Гришей. Это не было дружбой, но мы с ним вели долгие беседы, касающиеся грядущей революции, прошлой проигранной японцам войны, как-никак я был когда-то гвардейцем и о приближающейся войне говорили, он не сомневался, что она назревает. И ещё, как не странно, мы обсуждали проявление чертовщины, во всех её страшных особенностях, хотя ни тот ни другой, вроде бы, не верили в бога и готовы были разорять церкви. Григорий мне сказал, что теперь настало то время, когда о боге надо забыть, но про бесов помнить. Именно этому человеку я впервые рассказал свою историю, случившуюся в дворцовых подземельях. Ты спросишь, почему я разоткровенничался перед грустным задумчивым грузином, не отвечу. Я и сам не знаю, что побудило меня рассказать Григорию о случившемся в пятом году, раскрыть ему невероятную тайну? Возможно, я понимал, что революционер не обвинит в сумасшествии, а отнесётся с пониманием к моей беде. Так и случилось. Выслушав рассказ внимательно, Григорий долго молчал, обмозговывая странную и совершенно неправдоподобную историю и заявил, что непознанного в нашем бытие много, но надо быть осторожным и не скатываться в суеверия и тёмную мистику. Грузин искренне пытался втолковать мне, что всё происходящее в нашем мире можно объяснить физическими законами, что надо, мол, изучать книги настоящих учёных и особенно Маркса и Ленина. Ещё он сказал, что в этой крепости-тюрьме, которой больше пятисот лет, часто происходят мистические вещи и некоторые происшествия задокументированы очевидцами. Я спросил у Григория, неизвестно ли ему, по какой такой причине меня заточили в этой крепости. - Здесь полвека сидели провинившиеся перед самодержавием военные, в том числе и низших чинов. - Сказал задумчиво грузин. - С каких-то пор стали сажать и политических узников. По всей видимости, власти посчитали тебя и тем и другим? Ты ведь хоть и отставной, но военный, да ещё и в запрещённой организации состоишь. Вот тебя и заключили здесь. Срок присудили не большой, посчитав начинающим социалистом, но отсюда тебе путь прямиком в ссылку, в Сибирь или на Север. Тебе определят постоянное место жительства лет на тридцать, а то и пожизненно. - Точно определил мою судьбу революционер, хотя и без его пророчеств меня захвалили ещё более ужасающие события. Дальнейшие события в тюрьме приняли для меня самый неожиданный оборот. Вот как всё случилось и произошедшее не имеет объяснений, даже если верить моему знакомому по тюрьме. Спустя какое-то время Григория перевели в одиночную камеру, оказалось, что и такие в крепости существуют, говорили, что казематы предназначены для особо важных политических узников. Грузина перевели и больше, я с ним никогда не встречался, но знакомство в тюрьме помогло мне через пятнадцать лет, когда советская власть постановила меня раскулачить и репрессировала как чужеродный враждебный строю элемент. Случиться всё это много позже, после войны, революции, гражданской бойни и страшного голода и совсем не в том мире, в котором я сидел в тюрьме и познакомился с кавказцем Григорием. Я остался досиживать в общей камере, но с моими нервами случилось что-то необъяснимое? Я со страхом стал ожидать жутких перемен и действительно, случилось страшное событие, вновь перевернувшее мою горемычную жизнь. - Старик долго молчал глядя в голубое весеннее небо, потом окликнул младшего сына и велел ему разжечь огонь в новенькой, срубленной из сосновых брёвен бане. Парень взял в руки деревянное ведро, сделанное отцом, и пошёл в сторону избушки, весело насвистывая какую-то легкомысленную песенку. - Для меня наши с тобой совместные дети очень поздние. - Сказал Степан, вяло махнув рукой вслед сыну. - За старшего я уже не беспокоюсь, парень женился и своего дитя народил и жена его, вновь понесла, а Володьку тебе придётся доводить до ума ещё лет пять. - Он опять ласково погладил Анну по голове. - Я верю, ты справишься. Война кончилась, уже никого не убьют и не покалечат, а впереди вас всех ждёт счастливая жизнь. - Женщина поймала руку старика, сжала её слегка и сказала. - Может быть, ещё поживёшь Степан Федорович? - В её голосе прозвучали нотки безнадёжности, Анна верила предчувствиям мужа, и раз он сказал, что скоро умрёт, значит это случиться. Старик покачал сокрушённо головой, не ответил женщине, продолжил рассказ торопясь завершить задуманное. - Когда я освоил столярное мастерство, то мне пришлось выполнить один особый заказ для церкви. Потом я долго колебался, но однажды всё же сходил в эту маленькую церквушку, стоящую на краю слободки и поговорил с попом. Говорили мы в основном о рае и аде. Мне было важно узнать, как понимают божьи приделы служители религии. Священник оказался словоохотливым и много болтал на предложенную тему, но при этом хитро поглядывал на меня, очевидно, заподозрил, что я приготовился отдать богу душу? О смерти я и правда, заикнулся. Я ведь в тот первый раз, оказавшись в адском подземелье со страхом подумал, что по-настоящему умер и что перед демонами стою на коленях ни я, а что-то от меня, вроде бы часть какая-то меня там оказалась. Мне и в голову не пришло, что это душа моя после смерти тела провалилась в жуткий подвал. Я помнил, мне когда-то мой сослуживец Иван Слепнёв - призванный из Новгорода рассказывал по пьяни, что перед смертью, ну если, например, убьют человека на войне или на посту, у несчастного в башке вся жизнь прокручивается. Теперь я знаю, врал Ванька. Ничего не прокручивается у попавшего в ад. Я ведь свой провал к демонам под ноги к смерти прировнял, а значит по Слепнёвской науке, должен был всё прошлое увидеть. Не случилось этого. Ведь там, в преисподней невозможно что-то вспомнить из прошлого по причине всеохватывающего страха. Как раз наоборот всё забывается при виде демонов. - Старик вздохнул, переведя дух. - Послушай Аннушка, что со мной произошло позже в тюрьме, когда революционера грузина перевели в одиночку. Ты можешь решить, что твой старый муж лишился рассудка и лепечет невесть что, но придётся во всё поверить, иного выхода у тебя нет. Тогда, можно сказать, я совершил странный побег и помощниками мне выступили опять те же демоны из ада. Однажды зимой во время жуткой непогоды, меня заставили работать по очистке выгребных ям под арестантскими уборными. Ужасной работой всегда занимались заключённые. На эту самую грязную работу в крепости, я был назначен впервые и отправился туда под присмотром конвойного, молодого безусого солдатика. - Старик тяжело вздохнул, очевидно, воспоминания о страшных событиях в мрачной крепости-тюрьме и сейчас пугали его. - Я помню тот день с особой ясностью, что-то необъяснимое для моего невежественного ума заставило запечатлеть события навсегда. - Сказал Степан. - Вот как всё произошло. На ямах я отработал часов семь, пока не стемнело. Ночь как-то неожиданно быстро навалилась. Мрак, перемешанный с туманом, задел во мне какие-то струны, мистические мысли закопошились в черепе. Я даже стихотворения Пушкина вспомнил, в котором он ночь сравнивает с чернотой тюрьмы, и удивился проницательности поэта, будто он сидел в казематах. Про колдунью в тех стихах говориться, про волшебную воду, от которой вещи оживают. Гусары у нас в армейском расположении сильно любили это стихотворение, я с тех пор знал слова. Строки из стиха в моей голове стукают, а шагать всё одно надо в темень. Назад в казематы крепости надо было идти по длинному полуподземному проходу, вырытому специально для движения арестантов. Зашли мы в проклятый коридор, я иду первым руки за спину, солдатик тащится за мной, винтовка за плечом. Сбежать-то с острова невозможно, вода кругом студёная и место открытое, вот охранник и не сторожиться, не беспокоиться, что я дёру дам, не держит ружьё наизготовку. Идём мы по тёмному зловещему проходу, а самих жуть берёт, от холода зуб на зуб не попадает, вонь от меня во все стороны распространяется. Я в ямах весь от сапог до душегрейки перемазался говном. Дерьмо хоть и подмёрзло, но мажется и воняет до жути, отлетает ошмётками от пешни прямо на тебя, даже за шиворот попадает. Так и двигались мы едва освещённым смоляным факелом проходу. Какое-то время солдат шёл молча, а в середине пути сказал уныло, что завтра десятого января мне придётся ещё раз работать в уборных и ему меня сторожить, не смотря на рождественскую неделю. Много позже я догадался, что сообщение служивого каким-то образом подействовали не только на моё состояние, но и на что-то таинственное и необъяснимое, и сыграли роковую роль в дальнейших событиях. Сработало что-то необъяснимое в природе и страшная, загадочная сила вновь сыграла со мной жуткую шутку. - Старик поёжился, уловив худым телом свежий весенний ветерок, кхекнул тихо, прочищая голос. В его ясном, совсем не старческом мозгу мелькнула мысль о том, что жизнь в любом мире прекрасна, но ограничена силой смерти. Он покачал седой головой и заговорил вновь, обращаясь к своей притихшей жене и одновременно к собственной памяти, Степан понимал - горевать о произошедшем нет нужды. - Как только долетели до моих ушей слова солдата о десятом числе, я сразу же вспомнил, что сегодня девятое января девятьсот тринадцатого года, то же самое число, когда восемь лет назад в Петербурге со мной случилось несчастье в подвалах царского дворца. Мне, почему-то, стало жутко от совпадения чисел и, особенно от понимания, что тринадцатый год настал, вроде бы по суевериям народным нехороший год с дьяволом связанный? А тут ещё и Пушкинские мистические стихи о жути бытия напоминают. В голове возник какой-то странный звон и сквозь него голос прорвался, голос грузина Григория. Будто он мне говорит или говорил когда-то, что под крепостью за пятьсот лет её существования нарыли много подземелий и что туда попасть могут не многие, так как там тайна хранится страшная. Говорил грузин и о том, что, дескать, некоторые узники пользовались этой тайной в своих корыстных целях. Что, правда, что нет, мне и до сей поры неизвестно, только со мной тоже произошло страшное. Почему такие мысли заплясали в моей голове? - Спросил сам себя старик. - Видно предзнамения мне были в тех словах узника-кавказца. Я, как только услышал про старые подземелья, так и провалился вниз. Всё случилось, как и в первый раз в Питере. Рухнул я больно на колени, стою как в церкви перед образами и слышу откуда-то издалека, словно из другого мира, кричит не своим голосом перепуганный конвойный, как затвор у винтовки передёргивает безусый солдатик и материться, не понимая, куда мог деться арестант. Видать исчез я перед ним, провалился сквозь камень, а он от страха понять ничего не может, жуть его покорила. Я тоже ни живой не мёртвый, но вижу, что темень вокруг раздвинулась и опять передо мной, как и в пятом году, демон тот же в чёрном плаще и в капюшоне грозно стоит. Я лицо его ясно увидел. Страшное лицо. ... Под капюшоном оно выглядело почти человеческим, только очень бледным, как у мертвеца обескровленного. Это видать от темноты лицо бледным пятном показалось? От страха мне кажется, что и плащ адского беса просвечивается и вроде бы как рога угадываются под ним, а от удара посоха по каменному полу искры разлетаются. Морда демона стала ещё страшней, и он загремел жутким голосом. - А..а.. это опять ты сороковой? - Я ужаснулся тому, что он даже номер мой гвардейский помнит. - Как ты служивый, будучи живым уже другой раз в наш предел попадаешь? Не по правилам это. - Не унимается бес. - Я же тебе говорил, что время не твоё, что маяться тебе ещё долго в том земном аду, откуда приходишь, а ты сюда норовишь заскочить без спроса. Не по правилам...м служивый, придётся вернуться назад. - У демона даже удивление в голосе прорезалось. - Видать неверие толкает тебя в потусторонний мир? - Лупит по перепонкам мерзкий голосище, предупреждает. - Но мимо нас не проскочить, а если кому удаётся пробраться в ад без разрешения, то такому бедолаге возврата оттуда нет. Сгинет не прошеный гость навсегда в огне и холоде одновременно. - Я поднял голову и столкнулся взглядом с этим бесом в капюшоне. Раньше я никогда не видел таких страшных зенок и понял, что у людей не бывает таких глаз, не бывает такого прожигающего взгляда. Из них, из глазниц демона сверкнул жуткий свет, да такой, что в моих глазах потемнело, а когда прозрел, то понял, что ползу вдоль строя. Демон зашуршал грозно одеждами и сказал, указывая в темноту в сторону ступенек, что вели к железной двери. - Туда теперь лезь. Ползи быстрей арестант да смотри не оглядывайся, воля там, ещё тридцать пять лет жить будешь среди отроков, а потом загнёшься по всем правилам, как вижу отсюда, сдохнешь в жарком месте. Как помрёшь, так милости просим к нам на попечение. Распрощаешься с телом тогда действительно приходи, тут мёртвым всегда рады, я думаю, порядком нагрешишь, не пройдёшь мимо ада. - Старик смахнул костлявой рукой набежавшую слезу и сказал. - Вот почему Аня известно мне, что помру я нынче. Срок точный назначен был и тридцать пять лет, с тех пор минуло, и весна вот пришла, солнышко пригреет и преставлюсь. Только известно мне и ещё одна тайна. Знаю я, что смерть настигнет только тело, а душа она вечная, она брат не умирает, а только страдает. - Вроде бы голос у Мочалова повеселел, бодрее стали нотки в нём. - Там же в подземелье в тринадцатом году творилось ужасное и необъяснимое, будто адский привратник со своими помощниками действительно решил избавиться от меня вторично. Смилостивился чёрт поганый, - старик плюнул через плечо и дёрнул рукой, чтоб крест наложить, но передумал, понимал, что знамение теперь не поможет, что иссякла его жизнь по велению совсем другого властелина и что бог, если он есть, останется равнодушным к его порыву. Он вздохнул и заговорил вновь. - Страх раздирал моё сознание, но сквозь ужас я понимал, что демон тот же и что он помнит меня, помнит тот восьмилетней давности случай в этом же подвале царского дворца. Было страшно подумать, что судьба вновь закинула меня в адское подземелье. В голове мелькнула мысль спрашивающая, почему это случается со мной. Демон уловил мысль и рассердился ещё сильнее, он ткнул посохом мне в спину и я, шоркая коленями камень, пополз к лестнице. Я в тот момент уже знал, что буду, вытолкнут в какой-то другой мир, не в тот в котором я сидел в проклятой тюрьме и чистил там выгребные ямы. Понял я это задним умом, вроде бы как навеял мне кто-то эту мысль. Самыми пугающими и удивительными для меня оказались совсем другие мысли о том, что я теперь уже не тот человек, который учился у Коровина столярному ремеслу, а вновь тот, что десять лет до этого держал в руках трёхлинейку, служил в гвардии Русского царя. Я полз в неизвестность подгоняемый пикой демона, полз вдоль строя его помощников и видел их толстые волосатые шевелящиеся как змеи хвосты. И ещё было страшно от того, что в голове продолжал греметь голос наместника дьявола в аду. Он говорил, что если я нагрешу, то не поленится, примет меня лично и отправит прямо в пучину, в темень, в то место где одновременно и холод и жара, где меня повяжут по рукам и ногам и будут курять в кипяток, как об этом проповедают попы. Так и пополз я до выхода, а демон захохотал на прощанье вслед мне страшно и громогласно. Когда я, наконец, забрался вверх по ступенькам, то увидел, что дверь железная открыта и ночь беззвёздная распростёрлась над тёмной Невой. Узнал я Питер и место узнал, обрадовался даже безотчётно. Я шагнул на брусчатку и дверь, кованная с грохотом, захлопнулась за спиной. Да, я действительно стоял лицом к реке, стоял, как бывало на посту, только без ружья и в арестантской одежде выпачканной тюремным говном. Я тогда испугался ещё больше теперешнему своему положению. Я был бы счастлив вновь оказаться в казематах крепости но, увы, знал задним умом, что этого не будет. Испугался того, что демон ада по какому-то невероятному стечению обстоятельств на теле Мироздания исправил прошлую свою ошибку и теперь действительно вытолкнул меня в тот мир, в котором я несчастный когда-то родился. Это меня ничуть не обрадовало, а наоборот переполошило. Я ведь читал Библию и знаю, что только Иисус смог в ад спуститься и не понимал за что эта участь мне выпала дважды за короткую жизнь? Я выполз из подземелья и не знал, что в городе случилось за восемь минувших лет и как, я теперь буду здесь жить? Однако инстинкт самосохранения заставил меня спасаться, и я побежал что есть силы вдоль Невы, вверх по её течению. Я помнил, что только в той стороне можно будет раствориться среди городской черни, не попасться жандарму или городовому, а ещё хуже агенту из тайной канцелярии Его Императорского Величества. Ад адом, но я хорошо усвоил, что являюсь каким-то непонятным для моего ума политическим заключённым, не отсидевшим срок по приговору суда. В Петербурге пришлось жить до весны. С каждым днём я убеждался, что нахожусь не в том городе, в который год назад приехал на партийную конференцию, но одновременно осознавал, что Питер был тем, в котором я служил гвардейцем и это я чувствовал душой. Я специально ходил по знакомым местам, где мог бы встретиться с людьми из прошлой армейской жизни, но так и не столкнулся ни с одним знакомым человеком, даже из далека не усмотрел знакомого лица. Я понимал, минуло восемь лет и многое в городе поменялось, но это никак не успокаивало, а как раз наоборот наталкивало на мысль, что я вновь оказался в чужом мире. Долгое время я боролся с желанием взглянуть на себя в зеркало, но боялся, что увижу отражение незнакомого мне человека. Какое-то неведомое доселе внутреннее чувство убеждало меня, что из подвала бесы вытолкнули не совсем того, который провалился в адское подземелье, двигаясь по арестантскому проходу в древней крепости. Иногда я со страхом думал, что вовсе и не сидел в тюрьме, что всё, что испытал, есть помутнение рассудка, но вонючая арестантская одежда возвращала меня к действительности и я её вскоре поменял на обычную крестьянскую, которую украл на базаре. Так я превратился в вора, хотя солдатская мысль о том, что могу убить человека, напрочь, выветрилась из моих чувств. Я бродил по городу, время шло. Однажды я всё-таки рискнул и посмотрелся в зеркало. Мне показалось, что я остался прежним, это немного укрепило мой дух, навеяло уверенность, что я не сдурел, что соображаю и что всё-таки узнаю себя. Петербургские приключения не могли продолжаться долго. Я понимал, что власть может меня разыскивать или если не меня, то того второго, что сидел в тюрьме в этом мире. Я был уверен в совпадениях в самом главном обоих миров. Заработав немного денег в плотницкой артели, я купил билет на поезд и отправился в губернию, туда же в Смоленск где, казалось мне, я обрету покой. В Смоленске мне вновь пришлось разыскивать дом дядьки Коровина Ивана Григорьевича. Было удивительно и тревожно от того, что в моём восприятии все городские улицы и постройки поменялись местами. Они теперь выглядели как-то уловимо иначе и встречные люди не походили на тех, к которым я привык в период прошлого проживания, даже одежда на них была чем-то иной и говор, отличался от моей речи, будто и не жил я никогда здесь, не учился столярному мастерству у родного дяди? Дом Коровина отыскал со страхом и не напрасно боялся, тут же понял, что в нём никогда не был и дядя меня не узнаёт, хотя, на мой взгляд, он ничуть не изменился, даже вроде бы помолодел, и седины в его усах было меньше. Всё как бы вернулось на круги своя, происходило заново и это страшно пугало. Иван Григорьевич, после долгих разговоров о родне и моей службе, про тюрьму я ему умолчал, наконец, признал во мне племянника, жена его тихо запричитала, крестясь, помянула моих покойных мать и отца, принялась, как и восемь лет назад, собирать на стол угощение, а дядя выставил бутылку водки, чтобы выпить за встречу и порадоваться родственной душе прибившейся к его бездетному дому. Свой же дом я разыскал на следующей неделе. Изба на первый взгляд была той же, в которой я когда-то жил, но стояла на другой улице. В доме жила вдова с двумя ребятишками - мальчиком и девочкой. Но это была не моя супруга. Женщина была тощей, не в пример моей суженой и чёрной лицом, словно только что раздувала меха в кузне. На мои вопросы отвечала медленно и часто невпопад. Слова из неё надо было вытаскивать как ржавые гвозди из дубовой доски. Её грустные бесцветные глаза смотрели на меня как на посторонний предмет или как на таракана, выползшего из-за печи. Одним словом не моя это была Арина, хоть и звали её тем же именем. Мне пришлось долго допытываться до подробностей её жизни. Я ей назвался знакомым мужика главы их семейства и всё пытался узнать, что с ним, где он сейчас. Оказалось, что её муж был схвачен губернской охранкой и заточён в местной тюрьме, где и умер от какой-то чахоточной болезни. У меня даже на сердце повеселело. Выходит не я это был? - Старик покачал седой головой и спросил глядя в пространство. - А может быть и я, только в другом мире, может действительно я там умер, а здесь и сейчас живой благодаря проискам демонов ада. Мне в пору, благодарить было "нечистых" за своё спасение и я, кажется, послал им мысленно благодарность. Полдня я протолкался в той семье. Женщина долго пристально вглядывалась в моё лицо, будто пыталась что-то вспомнить, но у неё ничего не получилось. Не узнавала она меня и для меня была чужим посторонним человеком. Дети её хоть и носили привычные имена моих отпрысков, но я их не смог узнать и по возрасту, они были помладше моих ребят. Я сказал женщине, что знаком с её мужиком и что он действительно умер в тюрьме и просил вот зайти проведать семейство. Подыграл, значит, вдове. Что я мог ещё сказать? То, что со мной случилось, не поддавалось объяснению, в это невозможно поверить никому. И ты не поверишь Аня, да что с того, мне важно высказаться перед завершением жизни. - Старик махнул слабой рукой и продолжил рассказывать. - Чернолицая баба, как только услышала про смерть мужа в тюрьме, плакать принялась, видно ещё теплилась у неё надежда, ждала она мужика. Плачет тихонько и за икону лезет рукой, подаёт мне солдатскую книжку своего покойного мужика. Я прочитал книжку и понял, что она точно такая же, как моя, в девятьсот пятом году выписанная в Петербурге штабным офицериком. В книжки и пенсия указана, но нет записи о моём семейном положении. Я понял, не могла вдова получать пенсию без меня. Сын её Федя сходил в горницу, и гармонь принёс, тальянку и подал мне. Я не знал что делать? Но гармонь взял и с тех пор играю на ней. Вот так всё происходило. - Вздохнул Степан Федорович. - Я сунул книжку в карман, гармонь взял под мышку и сказал женщине, что буду приходить, проведывать её дом, и ушёл к Коровину. Надо было начинать всё с самого начала. Учиться столярному делу я решил, хотя вроде бы руки помнили и без того все премудрости будущей профессии и гармонь послушно играла. Так уж выходило, дважды мне пришлось осваивать столярное мастерство и я, это делал с особым упорством. Ты знаешь Аннушка о моём умении бондаря краснодеревщика, да и инструмент музыкальный мне подвластен. Это брат наука сложная, но мне далась легко. Талант не пропьёшь, как говаривал мой дядя. Он так говорил, потому что уже в то время я изредка напивался до чёртиков, всё боялся вновь в здравом уме в адский придел попасть, в руки страшного демона и его помощников. Хмель-то он не только ум, но и страх отбивает. Однажды незадолго до того, как решил навсегда уехать из Смоленска, я осторожно рассказал Коровину, что какое-то время жил в ином мире. Иван не мог в полной мере осознать, в чем тут дело, не смог понять меня, хотя я упомянул ад, тюрьму и службу в гвардии. Иван долго молчал, обдумывая мой рассказ, потом сказал вполне серьёзно. - Я тебя понимаю Степан. Солдатская служба очень тяжёлый труд, я бы сказал тяжкое лишение и не ты первый и не ты последний из служивых, кто пытался создать семью. Я думаю тебе известно, что из этого мало что получается даже у высших армейских чинов. Или убьют солдата на очередной войне, или замордуют на службе до потери интереса к женскому полу. Обычное дело, когда служивый расстаётся с семьёй, а бабы в солдатках живут или вдовствуют. - Дядя рассудил случившееся со мной по своему по житейски, не переводя всё в мистику. Суеверия в нём было в меру. Откуда ему было знать, что в нашем мире действительно даже не умерев можно попасть в ад. Я думаю, он не верил и в бога, которого на самом деле не существует, по крайней мере, для меня. С тех пор, я больше никогда и никому не рассказывал о своих ужасающих приключениях. Мне было легче свалить всё на стечение каких-то непонятных разуму обстоятельств, чем пытаться искать ответ на вопрос, что это было и почему потусторонняя контора, в которой командуют демоны точь в точь похожие на нас смертных, может отправить заблудившегося человека то в один, то в другой мир? - Старик махнул рукой, подзывая к крыльцу сына Володьку. - Мы с тобой Аня не просто так назвали его Володькой. - Сказал Степан. Парень между тем подошёл к родителям. - Я ведь когда спас тебя от голодной смерти поклялся, если выживу, не приму смерть от Советской власти, то назову сына родившегося через пять лет после смерти Ильича - значит Ленина - Володей. В честь его значит, вождя пролетарского, от которого трудовому народу много счастья не привалило, а бед хватило с головой. - Степан посмотрел на сына и спросил. - Хорошо горят дрова сынок? - Горят тятя дрова, сухие они, словно спички. Через час в баню иди, я веник из сарая принёс. Как ты просил третьегодешной заготовки веник. Мы с Васей ломали ещё в совхозе, оттуда и привезли по твоей просьбе. - Ну, хорошо сынок. Попарюсь, может в последний раз, весною порадуюсь и жаром банным кости погрею. - Парень мотнул кудлатой головой и пошёл весёлый в сторону пасеки, где среди ульев работал старший брат Василий со своей женой. Невестка как раз и была пчеловодом, а Вася работал её помощником. - Иди, иди сынок, помогай брату. - И сказал, обращаясь к Аннушке. - Сон мне приснился намедни. Вижу, что ослепнет наш Володька и старость проведёт в темноте, но ты не доживешь до тех дней. - Он вздохнул тяжело. - А может и не сбудется сон? Хотя, как говаривал когда-то мой отец, ничего просто так не сниться. - Мочалов вяло потёр грудь в районе сердца и продолжил рассказывать. - Уезжать из Смоленска надо было обязательно. Война началась мировая. Мужиков собирали для армии, а я денежек успел скопить, купил билет и на Урал подался, в те края, куда меня царский суд присудил в ссылку отправить. В Миасс нацелился, а оказался в Михайловском, на родине твоей, где, в конце концов, и свела нас судьба. Да, да Аннушка хоть и в другом мире это произошло, но ведь указ-то царский, да и кто знает, есть ли связь тех и этих царей да вельмож, а ну как кинуться, царские сыщики проверять выполнил ли я приговор. На мою думу существует что-то эдакое в мироздании нам непонятное, не для ума простого люда. Вот и решил выполнить предписание императорское. На Урале я быстро поднялся, жеребца купил, коневодством вроде бы занимаюсь и дом большой построил, мастерскую столярную открыл, и пошло дело. Слухи идут из Москвы, война заканчивается, а тут и революция подоспела. Смутное время. Я, грешным делом, об аде подумал, вроде бы как желание во мне созрело вновь переметнуться в другой мир, укрыться от бесконечной череды войн и революций. Думаю об этом, а сам боюсь, вдруг и там гражданская война полыхает? Однако мне повезло, не был я не за белых царских, не за красных, потом Ленин НЭП ввёл, я и вовсе расправил плечи, так и продолжалось до его смерти. Страшно было подумать, что без Ильича опять в раздрай страна окунётся. Так и вышло и мне уже без ада пришлось оказаться в совсем иной жизни. - Старик поднялся на ноги, постоял, недолго наблюдая, как из бани тянется белёсый дым и сказал. - Видать берёзовых дров Володька наложил под каменку? Чуешь, берёзовым духом потянуло? - Не дождался от жены ответа и стал рассказывать дальше. - После смерти Ленина в двадцать седьмом раскулачили меня. В тот год колхозы стали появляться по деревням и сёлам, ко мне пришли и попросили, чтобы я добровольно отдал жеребцов и мастерскую. Сам-то я отказался в колхоз записываться. Оставили мне мерина да старую телегу и в Сибирь сослали. - Старик вновь погладил Анну по голове. - По пути на Станцию тебя и подобрал Аннушка. Остальное ты знаешь. - Они долго молчали каждый думая о своём, наконец, Степан Фёдорович заговорил о наболевшем на сердце. - Спрашивается, зачем я дважды в преддверие ада попадал? Может быть, останься я в другом мире, всё сложилось бы иначе. Может быть, там в ином царстве, не было революции, не было репрессий, и Ленин бы прожил на двадцать лет дольше или может быть, его вообще там не было, а царь наш Николка никудышный да кровавый и не отрекался вовсе от престола, а наладил вольную жизнь для мужиков без гражданской войны? По-настоящему наладил бы жизнь для люда простого. Как-то раз я выполнял заказ для местного совхоза, делал кадки для солений и мёда, вот тогда у меня состоялся разговор с директором Леманном, он переселенец с Поволжья. Я спросил у умного немца, надо ли бояться Ада. Мне кажется, он верит в бога, поэтому и спросил, хотя признался, что сам знаю кое-что о потустороннем мире. Леманн сказал мне, что Ад действительно выдумала религия и только для того, чтобы человеку можно было переложить собственную вину на бога или мечтать о том, что её (вину) можно будет искупить в этом страшном заведении. Он сказал, что большинство людей не верят в существование адского придела. Что нет бога, который якобы записывает все наши прегрешения и потом распределяет всех почивших кого куда, но в основном в Ад. Немец уверен, что в Раю ещё никто из нас живущих на Земле людей не побывал, что оттуда не возвращаются, а поэтому раз мы здесь, то это и есть Ад. Я ему почему-то поверил. Наверно там, в подземелье демоны закрыли мне дорогу в Рай и дважды выталкивали доживать в Аду. - Анна совсем пригорюнилась, вспомнила, как написал Степан Фёдорович письмо из ссылки в правительство страны самому Орджоникидзе, напомнил ему, что в тюрьме-крепости вместе с ним сидел, страдал от царского самодержавия, как и Григорий и просил о помощи. Случилось невиданное. Очевидно, вспомнил Григорий солдата Мочалова, и в область быстро пришла бумага о реабилитации бывшего политического узника. Степан Федорович долго удивлялся удачи, вертел в руках серенький документ и всё твердил о каком-то загадочном мире, в котором вроде бы всё такое же, что и здесь в котором он родился и живёт теперь. Бумага сработала положительно. Власти постановили всё раскулаченное вернуть Степану. Поехала Анна с ребятами на Урал, где и её родина, посмотрела на Степанов дом, в котором колхозная контора располагалась, да так ни с чем и вернулась назад в глухие Сибирские места, в Краснотуранск, а оттуда они со Степаном сюда перебрались. Сын старший женился, девка ему умная и красивая досталась, а старик теперь умирать засобирался. Вроде бы не пьёт горькую в последнее время Степан, уж год как минул, а вдруг бредить стал, вновь городит небылицы про ад и мир иной, в котором вроде бы и не лучше и не хуже настоящего в котором прошла большая часть жизни. Не может мир быть иным, думала женщина, а если вдруг окажется таковой, то в нём всё равно одни невзгоды, лишения, да горе утрат. Она с тех пор как умирала голодной смертью, поняла, что истинным адом является именно тот Свет, на котором рождается человек. Человек его боится и не любит, но он зачем-то нужен Богу? Женщина поднялась на ноги и сказала ласково мужу. - Я сейчас полотенце принесу, в баню ступай, да жар не забудь выгрести из-под каменки, а то угореешь ненароком. - Сказала и ушла в дом, не промолвив и слова насчёт фантазий старика. Чудно ей было поверить Степану в приключения связанные с адом и потусторонним миром. Анна хоть лоб и крестила, но твёрдой веры в бога не имела. Вспомнила женщина как они всей семьёй в нарушение ссылки убежали глубже в тайгу, на прииски золотоносные, где люди побогаче, среди них для Степана покупателей больше. Мочалов пил иногда запоем, но работал справно, семья не бедствовала. Когда война Отечественная загремела, порадовались они за малолетних детей, будто чувствовали, что не успеют они на фронт уйти и живы останутся. Так и случилось. Вот уж сорок седьмой год настал, и хлебные карточки отменили, корова есть и мёд с пасеки всегда на столе. Женщина вернулась на крыльцо, подала мужу чистое бельё и проследила, как старик вошёл в баню, вздохнула тяжко и вновь скрылась в доме. В избе стояла тишина, пахло воском и вербой, на столе стоял пучок веточек ивы сибирской, готовились к вербному воскресенью. Рассказ Степана привнёс в душу Анны одновременно тихую радость за удачно прожитые с ним годы и тревогу грядущей утраты. Женщина долго стояла молча глядя через окно на пасеку, на детей, работающих среди ульев, как вдруг, раздался стук в стекло, словно кто-то невидимый предупредил о несчастье. Анна вздрогнула, спешно вышла на крыльцо и оттуда крикнула сыновьям, что отец их умер, что надо перенести его из бани в дом. Надрывно крикнула Анна, сообщив детям страшную весть, и обессиленно опустилась на ступеньку, слёзы залили её грустные глаза, сердце сжала тоскливая боль. - Вот и умер Степан Фёдорович в жаре, как и напророчил ему адский демон. - Прошептала она дрожащими губами. - Видать и в правду спускался покойный в преисподнею. - Она смотрела сквозь слёзы, как сыновья выносят из бани тело старика, и проговорила чуть слышно. - Теперь душа его прямиком в рай полетит. Спаси её Господи, помести в Царство Небесное. -