— Ох, Вивьен, ты такая заботливая… И выглядишь ты сегодня прелестно. В этом платье ты просто загляденье, — говорит она.

— О, спасибо, Энжи.

Разглаживаю юбку. Она прелестна, Энжи права: на хлопке изображены цветы — желтые, кремовые, множество разных цветов. Есть там и синие незабудки. Разноцветие дикого луга. Я не говорю Энжи, почему так одета.

Она готовит для нас чай в большом коричневом керамическом чайнике. Снаружи, за открытой дверью суетятся и стучат коготками куры.

— Много их? — спрашивает она.

Понимаю, что она имеет в виду немцев.

— Они реквизировали дом Конни, что стоит по соседству с моим. Там их живет четверо, — рассказываю ей я.

Энжи фыркает.

— Реквизировали? Да они используют всякие красивые словечки, чтобы водить нас за нос, — говорит она. — Украли, вот как правильно… Они совсем рядом, да, Вивьен? Вы постоянно будете на виду друг у друга. Мне вообще это не нравится.

— Ну, по крайней мере, они не забрали наш дом.

Сегодня у Энжи день стирки. В кухне стоит запах хозяйственного мыла и влажного белья. Она почти закончила: пропускает одежду через валики, прежде чем развесить ее. Вижу, что она постирала что-то из одежды Фрэнка.

— Не возражаешь, Вивьен, если я закончу? — спрашивает она.

— Нет, конечно, нет.

Она видит, что я заметила рубашки.

— Решила постирать его одежду, — говорит она. — Она не сильно поношена. Отдам ее Джеку, моему брату. Он всегда благодарен за вещи. Им с Мейбл немного трудновато прокормить всех своих детей.

Потягиваю чай и наблюдаю, как она прокручивает тяжелую ручку каландра. Вода стекает в лоток, капли стучат в ритм движений Энжи.

— Так, Энжи, ты… — Слова застревают у меня во рту. — Я имею в виду, как дела?

Она смотрит на меня печальным, но пристальным взглядом.

— Если честно, Вивьен, не так уж и хорошо, — весьма прозаично отвечает она. — Но я знаю, что не должна жаловаться. Очень многие кого-то да потеряли.

— Но от этого не легче, — говорю я.

Некоторое время мы молчим. Снаружи доносится клекот кур и свист дрозда, сидящего на старом дереве, растущем возле двери.

То, как она выглядит, не дает мне покоя. Ее лицо измучено, словно уже прошли годы с того момента, как погиб Фрэнк. Словно за все эти годы река времени омыла ее и уносит прочь.

— Скажи мне, если я чем-то могу тебе помочь, — почти беспомощно говорю я. — Все, что угодно. Я могу принести тебе немного еды или что-то еще…

Она поднимает на меня взгляд. Проводит рукой по волосам, которые представляют из себя сплошной темный хаос. Она не стала их закручивать на бигуди.

— У тебя доброе сердце, Вивьен. И, поскольку ты предложила сама, ну, есть кое-что, — говорит она. Энжи заливается краской, смущается, и мне интересно почему. — Мне нужно выбрать гимны. Для его завтрашних похорон. Дело в том, что я не очень сведуща в грамматике.

Она говорит, что не умеет читать. Для меня удивительно, что я не знала этого раньше.

— Просто скажи, что мне делать, — говорю я.

— В шкафу в гостиной лежит книга с гимнами, — говорит она. — Не могла бы ты ее принести? А я пока закончу стирку.

Я иду в гостиную через коридор. Когда много столетий назад построили ее дом, эта комната служила хлевом, люди и животные спали под одной крышей. Она не кажется такой уютной, как кухня. Здесь стоит неуклюжий гарнитур: диван и два кресла с наброшенными на них пыльными покрывалами, а воздух затхлый, с сильным запахом лавандового воска и сырости. Становится понятно, что Энжи не часто здесь проветривает. Я нахожу книгу и несу ей.

— Есть там список гимнов? — спрашивает она.

Я открываю содержание.

— Можешь прочитать мне первые строки? Просто чтобы напомнить, а я выберу свои любимые.

Я читаю первые строки гимнов, делая короткую паузу после каждого, пока она раздумывает, все это время продолжая крутить ручку, так что вода с отжатого белья каплями стекает в лоток. Она слушает внимательно, с сосредоточенным видом.

Наконец мы добираемся до того, который ей нравится.

— Вот. Стой, Вивьен. «Качаясь в колыбели волн». — Она пробует фразу на вкус, как будто сочный, согретый солнцем фрукт. — Мне он всегда нравился.

— Да. Мне тоже. Он понравился бы Фрэнку? — говорю я.

Она задумывается.

— Честно говоря, Фрэнк не больно-то беспокоился насчет религии, — говорит она. — У него совсем не было времени на верующих. Он говорил, что они отвлекают Бога. Он всегда говорил, что они так же плохи, как все остальные… Но сама я немного религиозна. Думаю, это помогает жить дальше.

— Да, может быть, — говорю я.

— А ты верующая, Вивьен?

Такой прямой вопрос меня нервирует. Я думаю о том, что всю жизнь любила ходить в церковь; о том, как мне нравятся витражи и песнопения, как я до сих пор нахожу успокоение в знакомых звучных словах, как я все еще иногда молюсь. Но я не знаю, насколько сильно верую теперь.