Он был распорядителем на свадьбе. Это он, задолго до свадьбы, позаботился о чистоте и уюте в доме. Это он снабдил нашу комнату кроватью с пологом. Он побеспокоился об устройстве комнаты для Иоанны, которая не могла находиться долго в общем для всех помещении. Он накрывал столы с помощью нанятых им людей. Семь дней почти не прерывающегося праздника в доме, закрытом для свадебного пира [251] — это немало. И всего хватило, всего было с излишком.

Хотя, нет… Не совсем так. Об этом надо рассказать, ведь это так и осталось неразрешимой для меня загадкой. На третий день, вечером, нас с Иисусом отозвала моя свекровь. Мы вышли в сад, где рядом с бочонками с вином стояли озабоченный чем-то Иосиф и незнакомый мне человек. Впрочем, я видела его мельком в числе тех, кто шёл в свадебной процессии, и позже, в доме. Я не уверена, но что-то подсказывает мне, эти глаза уже мелькали не раз в толпе окружавших Иисуса людей. И высокая, нескладная фигура мне знакома. Только раньше он прикрывал лицо накидкой, и растворялся в море народа, как только мой взгляд останавливался на нём. И не только мой взгляд. Он, по-видимому, не выносит внимания к себе, и любопытные взоры не то чтобы смущают, нет, — смутить подобного человека трудно, и даже невозможно. Просто он хочет быть незаметным, и исчезает как тень при малейшем подозрении, что вызвал к себе интерес. А теперь я получила возможность рассмотреть его поближе. Высокий, с наголо обритой головой, с чертами лица и цветом кожи, напомнившими мне одну давнюю встречу.

Мне было лет пятнадцать, и я ещё только начинала свой путь жрицы, пройдя первую ступень посвящения. Именно тогда, во время одного из праздников, я видела у храмового алтаря пятерых жрецов, прибывших из Египта. Говорили, что они жрицы Исиды, египетской Матери. Великая Богиня-мать имеет много лиц, столько, сколько народов в её руке. Исида, Кибела-Рея, Астарта, Ашторет… Разные народы поклоняются Ей по-разному, но все чтят два Её лика: смерти и вечности, и потому, как бы ни отличались обряды, в них так много общего. Разве обряды наши, с оплакиванием прекрасного возлюбленного, назови его Адонисом, Таммузом, Осирисом, не схожи в главном? Великая Мать и её Возлюбленный — суть отражение природы, вечно живой и умирающей, умирающей для того, чтобы возродиться. О, об этом можно рассказать многое! Особенно после того, как все семь ступеней посвящения в храме Ашторет пройдены тобой.

Но, однако, лучше о жрецах. Если не считать того, что лица и тела у них были оплывшими, голоса — высокими, что роднит всех, пожертвовавших Матери мужским достоинством, я сочла бы этого незнакомца родным братом тех жрецов. И это сразу насторожило меня. Сказывались воспоминания. Египтяне, уезжая, увезли с собою нескольких наших жриц, бывших на разных ступенях посвящения. Помню леденящий душу страх, обуявший меня, когда один из них заинтересовался мной. Он заглядывал мне в рот, и ощупывал моё тело. Грубо тискал грудь своей жирной рукой. Он был мне отвратителен, но дело даже не в этом. К тому времени я привыкла ко многому, вызывавшему отвращение. Но я боялась, что попаду в число отобранных, я уже расставалась в душе окончательно с матерью и отцом. А мне их так не хватало в моей храмовой жизни! Здесь же была угроза потерять родных навсегда.

И вот, этот незнакомец в саду, в своих белых одеждах, со взглядом исподлобья, блеснувшим, как остро заточенный клинок при лунном свете, вызвал у меня то же чувство отвращения в смеси со страхом. В последующем прояснилось, что это — добрый знакомый Иосифа, даже друг. И я не посмела почему-то расспрашивать о нём. Мне это было неприятно. Осталось в памяти имя: Ормус. Имя это связано с понятием Света, не стану объяснять, откуда я это знаю, довольно того, что знаю. Но как же имя это не соответствует истинному лицу Ормуса!

Итак, в саду перед домом, подле пустых винных бочонков, мы нашли удручённого Иосифа, Ормуса, и вызвавшую нас свекровь. Всем своим видом выражая озабоченность, свекровь, с некоторым неодобрением в голосе, сказала, кивая головой на Иосифа:

— Вина нет у них!

Что же, плохо, конечно, но поправимо. Неприятно, что слова эти прозвучали как бы в укор Иосифу, так много сделавшему для нас. Как бы продолжая мою мысль, Иисус несколько грубо ответил ей, ведь своим упрёком она могла обидеть нашего распорядителя:

— Что мне и тебе, женщина? Ещё не пришел час мой.

Он давал понять своей матери, что не его забота сегодня, в часы праздника, думать о подобных вещах. До сих пор всё, сделанное Иосифом, было безупречным. И сам Иосиф найдёт, как помочь горю…

Между тем, лишившись вдруг жениха и невесты, несколько гостей вышли из-за стола, с целью найти и возвратить лучшее его украшение назад. Иосиф, человек достойный, постарался придать случившейся неприятности вид шутки.

— Поскольку Йэшуа известен в Галиле своими чудесами, не мог бы он сотворить маленькое чудо на собственной свадьбе? Не стоит волноваться, наш жених ещё не то может!

— Ладно, дядя, не смейся надо мной. Пошлём в город людей, через час будет вино, вот и все чудеса.

— А я говорю, тот, кто поднимает больных людей на ноги, сумеет и воду превратить в вино! Надо постараться, Йэшуа! Мариам ждёт, и это её свадьба. Желание невесты — закон для всех нас, и для жениха — тоже…

Иосиф подал знак, подбежали те, кто прислуживал нам за столом. Распорядитель указал им на внушительных размеров винную бочку.

— Вот, жених желает заполнить эту бочку родниковой водой из источника. Что он вам говорит, то и делайте.

На наших глазах стали её заполнять водой. Иисус взирал на это с искренним изумлением, как мне казалось.

— Ну, если тебе вздумалось помыть бочку, да родниковой водой, не стану спорить. За столом вина ещё много. Пошли всё жё людей в город…

— Закрывайте бочку, — последовал приказ Иосифа. — Дадим вину созреть.

Посмеиваясь, подшучивая, пьяная компания двинулась в дом. Кто-то оставался в саду, стараясь отдохнуть от винных паров, проветриться.

Но когда спустя небольшое время нас вновь настоятельно вызвали в сад, из той самой бочки стали черпать чудесное, много лучше прежнего вино… Оно переливалось на свету рубином, одевало солнечный свет в багрянец, и аромат у него был… Я бы сказала, что это был аромат чужих стран и дальних путешествий! Изумление Хузы бросилось мне в глаза. Он всё это время не отходил от бочки, вернее, от Иосифа. Конечно, из всех гостей на свадьбе Хузе, домоправителю тетрарха, ближе всего был Иосиф, что по возрасту, что по положению своему…