Шрифт:
Толпа уже расступалась, растекалась, выпуская Калигулу из своих рядов, надо сказать, и точно, с радостью. Предстояло развлечение, кровавое к тому же, а сами зрители только что избежали нешуточной опасности быть вот также вытолкнутыми из рядов, оказаться в мгновение ока смертниками. Это вдохновляло!
«Никакого ближнего боя, в таком бою я бессилен, его мышцы железные, удар страшен. Увернуться, отбежать, бросок сетью, если попадется, успеть ударить. Пугио [132] предпочтительней, трезубец тяжеловат, и скорости не развить, а этот ведь, кроме того, что здоровый, еще и быстрый, даже если не быстрее меня. Шлем секутора гладкий, его сетью не удержать. Кажется, этому здоровяку и меч не нужен, он разорвет сеть руками…»
132
Пугио (лат. pugio) — большой меч позволял обходиться без копья. Но для боя в строю даже 45-сантиметровый клинок казался легионерам слишком длинным. Ведь чтобы поразить подошедшего в упор врага, нужно было отвести локоть далеко назад. А это не всегда было возможно в тесноте манипулы. В начале новой эры легионеры стали, кроме мечей, носить еще и кинжалы pugio с широким, 25 см длины клинком. Такой кинжал можно было удерживать не только в прямом, но и в обратном захвате («пером»), и наносить удары сверху в лицо и шею врага.
— Юноше предстоит выбор оружия, раз он не позаботился о собственном! Что же, таковы наши правила, и мы предоставляем каждому право выбора! От выбора зависит жизнь, никто не помешает смельчаку ее защитить!
«Впрочем, и трезубец хорош, живот-то у него открыт! Попасть бы в него еще, правда, и потом, у него же щит! Или попасть бы в этот щит ногой, они у меня свободны. А упадет, прижать его ногой, и все, победа! Нет, не упадет он от моего удара, хоть ногами, хоть руками, хоть головой! Кажется, выход один — средняя дистанция между мной и им, любимая дистанция ретиария…»
Калигула, сын великого полководца, склонился над оружием, сваленным в беспорядке на земле позади зазывалы. Ему ли было не знать, что от длины трезубца, от крепости сети зависит многое, нет, все! Он выбрал бронзовое оплечье, украшенное чеканкой. Голова Геркулеса; от удара мечом голова героя, быть может, спасет лучше, чем собственная. Собственная втянула его в эту беду…
«Тактика защиты — ждать, пока этот Вепрь выдохнется… Измотать его, пусть набегается. В Капуе, в школе Цезаря, где я пробовал себя не однажды, ланиста [133] хвалил меня. Он шутил, что ретиарий из меня был бы хорош! Шутки шутками, а глаза у него при этом были… готов поклясться, он сожалел, что сына Германика не принудишь к клятве гладиатора. Он был заворожен моей ловкостью и точностью движений! Вот этим и воспользуемся!»
133
Ланиста (лат. lanista) — хозяин, тренер и антрепренер гладиаторов. Ланиста, так же как и сводник, считался человеком запятнанным, а занятие его — зазорным. Но обойтись без его услуг не мог ни магистрат, ни частный человек, дававший игры. Ланиста покупал и опытных гладиаторов, и рабов, которые у него обучались гладиаторскому искусству, продавал их и отдавал внаем устроителям игр. Иногда такому ланисте отдавали в науку своих рабов несколько хозяев.
Толпа волновалась, шумела. Калигула вдумчиво выбирал оружие. В стороне, грызя ногти, бледный и дрожащий, стоял иудейский князь Агриппа. Он проклинал день, когда родился, он негодовал и злился на безумца-деда, на судьбу, что связала его с Римом, со сборищем геройствующих безумцев. Он понимал, что отнять Калигулу у толпы, ожидающей крови и смерти, не может, не подвергая риску собственную жизнь. Да и разве мальчишка его послушает? Он теперь только и слышит, что зов собственной крови, да гул толпы. Его разве от этого оторвешь как-нибудь?
Калигула укрепил оплечье слева. В левой руке — сеть, правая перехватила трезубец. За ремнем укреплен пугио. Все, он готов. Готов ко всему, что бы это не означало…
Вот они встали друг напротив друга, соперники. Германец страшен, конечно. Мальчик перед ним кажется пушинкою против горы!
Тогда почему подобрался дикарь? Что-то вроде сомнения проснулось в нем, или, может быть, предчувствие боя, что будет ему дан? Боя, где противник если не сильнее, то есть таковой, а до того и не было его.
Есть нечто, внутри нас, называемое интуицией. Женщина, глядя в глаза мужчине, безошибочно поймет вдруг, что будет ему принадлежать. Боец угадает в сопернике истинного бойца. Толкнется в сердце знание, которого еще не может быть, оно лишь угадано.
Так оно и было. Не мог не увидеть германец, как отбирал мальчик оружие, как отбросил с презрением ненужное, как улыбнулся, ощупав гирьки по краям сети, осознав, что вот это-то настоящее, то самое! Как встал напротив, каким взглядом отмерил расстояние, потребное ему для боя. И дикарь угадал стоящего противника!
Звериный вопль испустил КровавыйВепрь из мощной глотки своей. Высоко поднял меч, вздернул и щит к небу! Толпа взволновалась, заахала, закричала тоже…
Германец содрал свой шлем и отбросил его далеко на песок арены!
И оказалось, что дикарь вовсе не муж в летах, умудренный опытом воин. Лицо-то мальчишеское, а ростом даже ниже Калигулы. Шлем его делал выше, да и мышцы, конечно, они самые! Они делали из него великана, зверя! Это был обман зрения, впечатление, и только!
Молча смотрел на дикаря Калигула. Он был отучен самою жизнью кричать. Он слишком давно замкнулся в броне из молчания. Правда, ему казалось, что стук выскакивающего из груди сердца слышен всем, и одно уже это нарушало молчание. Он ошибался. Никому не было слышно. Все вопили, кричали, топали, предвкушая битву, торопя ее приход. Красная тряпка вылетела из рук зазывалы, легла на песок. Бой начался! Не суждено было ему быть долгим. Здесь, у Клоаки, вообще редко случались долгие бои. Зрелищности хватало, правда, каждому бою. Но это была жизнь, как она есть. Бой, каким он бывает в жизни. А в жизни он всегда короче, чем в цирке…
Жизнь не нуждается в человеческой трактовке своих постановок!
Германец начал бой быстрым наскоком. Ринулся на Калигулу, размахивая мечом. Едва-едва вывернулся от него Калигула, диким каким-то прыжком в сторону. Как ни резв был германец, каким бы проворством не обладало его мощное тело, но сила инерции была не на его стороне. Все же был он тяжеловат. Потому потерял равновесие, не найдя в качестве опоры своему мечу грудь соперника, пошатнулся, упал на колено. Калигула же вышел из прыжка, не потеряв это самое равновесие. Два шага назад — и сеть вынырнула из руки, полетела к дикарю, легла, казалось, на голову. Но дикарь вынырнул из-под сетки, перекатившись по земле, и, вскочив, наступил, было, на нее ногой, да только Калигула чудом успел выдернуть ее в последнее мгновение. Бой с моряком остался в памяти Калигулы, пусть то не его был опыт. А все же остался. Ухвати дикарь сеть, подтянул бы Калигулу к себе. Дальше все ясно…