Вот уже полтора месяца рублю твердый камень дома, заняв одну из комнат под мастерскую. Веду нормальную городскую жизнь: отправляю и встречаю детей, кормлю и занимаю их до матери, хожу в лавку, отвечаю на телефонные звонки, принимаю гостей и т.д. Вырубил четыре вещи: мрамор из античного осколка, в котором сохранил на левой стороне растительный рельеф, два из иерусалимского камня, называемого "царский", и один - из очень твердого, название которого еще не определил. Только на то, чтобы выдолбить глазницу или ноздрю, нужен день, а ведь камни куда меньше прежних, не более четверти метра по высоте. Но камни получились. Сказалось знание свойств формы, накопленное в мягком камне. Более всех радует мрамор. Теперь настает новая пора: рубить не случайные куски, а специально нарезанные. До сих пор материал был дармовой. Скульптурный греческий мрамор, имеющийся здесь, очень дорог, не по зубам.

План таков: десяток вещей из мрамора, да пяток лучших из прежних - это выставка. На это уйдет несколько месяцев. Знатоки уверяют, что выставка потянет уровень Национального музея. Это наиболее представительный уровень в стране, кроме этого, есть приглашение от двух крупных частных галерей. Я отказался от предложения уже сейчас начать рекламировать вещи, возбуждать интерес. Когда вещи будут готовы, они сами скажут за себя.

Я решительно и твердо замкнулся в мастерской. Хотя мои опасения, что высокий уровень городских шумов и, прежде всего - зрительских, будет забивать внутренние импульсы, к счастью, оказались напрасными. Обстановка еще более чистая, чем в Галилее, да я только трижды и был в городе. Более того, возвращение в замкнутый семейный уклад наполнило меня совершенно неожиданно счастьем и покоем. Домашняя суета доставляет неслыханное удовольствие.

... Сейчас - лучшая иерусалимская пора. Начало весны, - прямо по Пришвину: весна света. Все в ее власти: мягкое небо с редкими облачками, зеленеющие склоны горок, розы в цвету; а дома уютно и тепло, потому что дом с центральным отоплением.

Люся ездит двумя автобусами в университет, где работает в физической лаборатории, зарплата - около семи тысяч и приятные люди: доктора наук из разных стран.

Если выставка даст материальный результат, то я смогу оборудовать мастерскую и купить материал, если нет, то потребуется где-то зашибить деньгу. Кстати, совет Марка пригласить представителей какого-либо американского фонда - несбыточен. Как уверяет Саша Воронель, здесь знакомы только с легендами, а живых людей и не видывали. Можно взять большую ссуду у местных благодетелей, но это может затруднить выезд, а мы об этом подумываем, хотя наше теперешнее самочувствие несравнимо с тем, что было здесь прежде, и в Аршахе. Я даже квартиру выкрасил самым веселым образом.

Специалисты, смотревшие мои камни, уверяют в успехе, но, покупателей, говорят, будет мало, поскольку оценивают вещи высоко, мол, они по карману Европе или Америке. Что ж, поживем - увидим.

Всем желаем счастья в Новом Году!

3 февраля 1979

Иерусалим

Дорогие мои! Камни держат за горло. Стоит уже десяток здешних, вырубленных в эти два месяца, и среди них - два торса и один мрамор, действительно принципиально новых, обещающих совершенно необозримые возможности в форме. Меня же все более удивляет, как странно и естественно возникает двуликость и бесконечный диапазон промежуточных состояний. Видимо, расширяется моя способность бессознательно выявлять некие, еще неосознанные возможности моего приема. Все смелее двигаюсь внутрь материала в самом буквальном смысле, подчиняясь логике формы...

... И вновь вынужденный перерыв. Пришел Яков, завели минибус, - я взялся обучить вождению Якова и его жену Любу, наших предшественников по Аршаху. С Яковом и Любой все более сближаемся. Они - не только сердечные, тактичные люди, прежде всего - наша общность. Это общность судеб так называемых "смешанных семей". При всем благополучии жизни понимающих, что жизнь в условиях официальной теократии, хотя и житейски возможна, но принципиально продолжает ту, что, казалось, осталась позади навсегда.

Мне легче несравненно, нежели Якову, с той минуты, как я ушел в камни. Вот и сейчас я сосредоточен на их новой для меня разновидности - масках. Две первые получились как бы сами по себе. Размышления мои о возможностях формы протекают в самом процессе работы. Размышлял же я о том, что может предстать глазу, если гипертрофировать прием, изымая из материала все возможное. Сами собой получились символические конструкции, проще говоря - маски. Чувству они говорят на редкость много, несмотря на откровенную абсолютизацию формы. Я вижу в них дремучих русских кондовых водяных, леших, вурдалаков, домовых и т.д. Но эти маски требуют раскраски, что для меня самое трудное. Мое чувство цвета катастрофически уступает чувству объема и пространства. Жаль, но сделать тут уж ничего нельзя, вот почему я должен работать в твердом природном камне, и, прежде всего - в мраморе. Но пока с ним скверно: привозной дорог, местный же - поделочный. Впрочем, серьезных попыток найти мрамор не было, еще не кончились возможности того материала, которым располагаю.

Меня радует то, что и без мрамора торсы получилисть в негативном пространстве. Первый - в симметрии, второй - винтом. В них странное единство аскетизма и чувственности, они действительно женственны, пластичны и музыкальны. Когда рубил их, сердце частенько замирало от страха, словно балансировал под куполом цирка: вот, вот расшибусь в лепешку. Как только вырублю из мрамора торсы и портретные композиции, можно считать, что будет выбор для первой официальной экспозиции.

Честно говоря, я уже сбился со счета, вероятно, есть около сорока вещей, хотя мне не хотелось бы этот термин пользовать. В этом мире вещественность обозначает нечто иное, нежели в России. Понятие вещи столь несимпатично моему сознанию, что, назвав так свой камень, я как бы объявляю его некую стоимость на рынке. Так оно, собственно, происходит, и мне не избежать этой участи, более того, самое страшное, по общему представлению, если в ответ на предложение не возникает спрос.

И все же мне хотелось бы сохранить свое отношение к камням как к предметам не столько материального, сколь духовного измерения.

Впрочем, выставка заставит заняться внешней стороной: придумывать композиции, плинты, резать, шлифовать, полировать, и всякой другой чертовщиной. Пока же я всячески ухожу от всего, что не работает самым прямым образом на мою пластическую задачу.

23 февраля 1979

Иерусалим